Кентерберийские рассказы. Переложение поэмы Джеффри Чосера

Акройд Питер

«Видит Бог, Томас, я тяжко трудился. Трудился ради твоего спасенья. Ты не поверишь – сколько я вознес молитв и за тебя, и за других друзей во Христе! Да вот и сейчас я только что пришел из твоей приходской церкви, где произносил проповедь во время мессы. Не слишком искусную проповедь, зато свою собственную. Не все там было взято из Писания, конечно, потому что мне нравится переиначивать и толковать все на свой лад. Иным людям Святое Писание трудно понять. А чуть-чуть переиначь его – и в самый раз. Знаешь ли, как мы, монахи, говорим? Буква убивает. Я просто убеждал прихожан быть щедрыми и подавать милостыню на благие дела. Кстати, я видел там твою жену. А где она сейчас?»

«Наверно, во

дворе за домом. Скоро придет».

И тут вошла добрая жена.

«Приветствую вас, благочестивый брат, – поздоровалась она, – во имя святого Иоанна. Как поживаете?»

Монах учтиво поднялся, крепко ее обнял и поцеловал в губы. Он щебетал, как воробей:

«Я так рад, милая моя, как никогда в жизни. Я весь ваш, весь к вашим услугам. А знаете, сегодня я видел вас в церкви. Никогда не видел женщины прелестнее вас, Бог мне свидетель».

«Увы, добрый брат, и у меня есть недостатки. Я всего лишь слабая женщина. Но благодарю вас за добрые слова. И добро пожаловать!»

«Вы всегда были ко мне добры, – отвечал монах. – Но можно ли заранее попросить у вас прощения? Я хотел бы наедине переговорить с вашим мужем. Вы не могли бы оставить нас ненадолго? Эти приходские священники так нерасторопны и ленивы, когда дело касается их обязанностей, особенно исповеди и отпущения грехов! Вы ведь знаете, я – проповедник. Проповедь – вот мое ремесло. Я весьма сведущ в речениях Петра и Павла. Как и они, я – ловец душ человеческих. Я воздаю должное Иисусу Христу. И распространяю по миру Его слово».

«Ну что ж, тогда, мой добрый сэр, хорошенько выбраните Томаса. Он этого заслуживает. Он вечно злится на меня, как рыжий муравей, хотя я делаю для него все, что могу. Я укрываю его по ночам, согреваю его, хорошенько обнимаю, – но он все равно стонет, будто старый хряк в нашем стойле. Я не вижу от него никакой радости. Никакого удовольствия нет от житья с ним!»

«Эх, Томас, Томас, – сказал Брат Джон. – Послушай-ка меня. С этим нельзя мириться. Это, видать, происки самого дьявола. Ведь Господь запретил нам гневаться, ибо это грех. Мне нужно поговорить с тобой об этом».

«Сейчас я оставлю вас наедине, – сказала хозяйка дома, – но сначала скажите мне, дорогой брат: чего бы вам хотелось на ужин? Вы пока беседуйте, а я стряпать буду».

«О, добрая женщина, мои желания очень скромны. Быть может, кусочек куриной печенки да ломтик белого хлеба. Ну, разве что еще свиную голову? Нет, конечно, ради меня не забивайте свинью. Это было бы грешно. Но если свиная голова найдется, то и хорошо. Вы ведь знаете, аппетит у меня скромный. Библия – вот моя главная пища. Я так привык к умерщвлению плоти и покаянию, что аппетита у меня почти что и нет. – Он возвел глаза к небесам. – Не сердитесь на меня, добрая женщина. Я ведь полностью вам доверяюсь. Я обнажаю перед вами свою душу. Сейчас такие времена, что мало кому из людей можно открываться».

«И вот последнее, что я хотела рассказать вам, – ответила хозяйка монаху. – Две недели назад, как раз после того, как вы уехали из города, умер мой ребенок».

«О, я знал это! Его смерть являлась мне в видении! Я лежал у себя в келье, когда увидел перед собой вашего малыша. Наверное, еще и часа не прошло, как он скончался. Да поможет мне Бог, я видел, как он возносится на небо! Наш ризничий и лазаретный брат тоже его видели – да, а они в монахах ходят уже пять десятков лет, а то и дольше! Они уже достигли возраста, когда им позволено ходить по миру в одиночку, да благословит их Бог. И как только я увидал ваше дитя, сподобившееся блаженства, я поднялся с постели. По моим щекам лились слезы. Господи! Глаза мои превратились в водосточные трубы. Вместе со мной из келий вышли все остальные братья, хоть и не было ни колоколов, ни какого другого шума, и мы отправились в часовню и запели там Te Deum. А потом я помолился Христу, благодаря Его за откровение, явленное мне. Поверьте мне, вы, добрая жена, и муж, когда я говорю вам, что молитвы монахов и вправду творят чудеса. Мы знаем об учении Христа куда больше любого мирянина, включая и королей. Мы живем в бедности и воздержании. Это вы, миряне, погрязаете в роскоши и расточительстве. Вы любите мясо, вино и все грязные плотские искушения. Мы же, монахи, презираем земные радости».

Тут хозяйка вышла из комнаты и отправилась готовить для гостя свиную голову.

«А знаешь ли ты, Томас, – продолжал монах тем же ровным тоном, – разницу между бедняком Лазарем и богачом Крезом? Один из них плохо кончил. И кто – как ты думаешь? Те, кто желает молиться, должны поститься и хранить себя в чистоте; они должны обуздывать плоть и прислушиваться к душе. Мы следуем учению апостолов. Мы довольствуемся остатками еды и лохмотьями вместо одежды. А потому наше покаяние и воздержание окрыляет наши молитвы. И они воспаряют прямо к Христу, на небеса.

Помнишь ли ты, Томас, что Моисей постился сорок дней и сорок ночей, прежде чем удостоился беседы с Господом Всемогущим на горе Синай? Лишь после того, как он столько дней жил без пищи, ему было позволено получить Десять заповедей, начертанные огненным перстом самого Иеговы. А помнишь ли ты про Илию на горе Хорев? Пророк тоже постился и проводил дни свои в созерцании, прежде чем Господь соизволил заговорить с ним. Ни Аарон, ни кто-либо другой из священников храма не осмеливался приближаться к жертвеннику с куреньями, если перед этим не умерщвлял плоть. Они молились лишь после того, как воздерживались от питья. Да разве можно пьяному входить в святое место? Это немыслимо. Господь тут же сразил бы пьяницу насмерть. Так извлекай же смысл из моих наставлений, Томас! Священник, который молится о твоем благополучии и выздоровлении, должен быть трезв, – иначе… нет, об остальном я умолчу. Ты сам должен понять, куда я клоню.

Сам наш Спаситель, как сказано в Новом Завете, подал нам множество примеров поста и молитвы. Потому-то простые братья монахи вроде меня повенчаны с нищетой и безбрачием. Наша жизнь полна милосердия, жалости и чистоты. Вот я, например, всегда лью слезы. Да-да, я плачу! Конечно, порой нас преследуют за такую святость. Но таков уж мир! Но все равно, вот что я тебе скажу. Наши молитвы более угодны Богу.

Они воспаряют выше, чем молитвы таких, как ты и тебе подобных, которые думают только о своих чувственных желаниях. Адама и Еву изгнали из Эдемского сада за грех чревоугодия. А ты не знал? Да-да, не за распутство, а за обжорство. Уж я-то знаю!

Послушай меня, Томас, заклинаю тебя. У меня сейчас нет при себе текста, но я хоть и не наизусть, а главное помню. Вот какие слова сказал сладчайший Иисус Христос, когда говорил о нас, нищенствующих братьях: „Блаженны, – говорил Он, – нищие духом“. Это же про меня! Все евангелия поют нам хвалу. Кто чист, тот и набожен. Игольное ушко. Все такое. Думаешь, о ком это они толкуют: о нас или о вас, барахтающихся в богатстве? Я жалею тех, кто находится в плену у обжорства. Я плюю на тех, кто обуян сладострастием. Я отрекаюсь от них, Томас! Я отворачиваюсь от них. Они ничуть не лучше еретика Иовиниана. Он был тучен, как кит, и ковылял, как лебедь. Он был словно налитая до краев бочка с элем в харчевне. Да как такие люди могут молиться? Такой начнет молиться – да только рыгнет. Помнишь тот псалом Давида, где он говорит: „Излилось из сердца моего слово благое (cor meum eructavit)“? А из этих только блевотина изливается.