Керенский. В шаге от краха
Шрифт:
Керенский действительно посетил чистую и прибранную уборную, без брошенных на пол окурков, вечно грязных унитазов и, оправившись, вышел из неё, повернув не в общий зал, а в другую сторону.
Встретив первого попавшегося официанта, он спросил у него.
— Где ваш шеф?
Насторожившийся «человек» провёл его в небольшую комнату, где сидел ресторатор.
— Ааа, господин министр, что вы хотели?
— Дело государственной важности. Где у вас телефон?
— Прошу сюда! — и ресторатор повёл его в другую комнату, где находился телефонный аппарат, закреплённый на стене. Аппарат был раздельный,
Покрутив динамо, Керенский вызвал телефонистку.
— Алло, барышня. Соедините меня с номером 123–456.
Тут Керенский оглянулся и, заметив стоявшего рядом ресторатора, посоветовал ему удалиться.
— У меня важный разговор.
— Виноват! Прошу прощения! — и ресторатор удалился из комнаты, плотно притворив за собой дверь.
Вскоре на другом конце провода раздался знакомый голос Климовича.
— Алло?
— Алле, Евгений Константинович? Я вас категорически приветствую! — слегка заплетающимся языком проговорил Керенский в трубку микрофона, плотно прижав его к губам.
— Да, я слушаю вас, господин министр, — слегка удивлённо проговорил Климович.
— У меня к вам вопрос индивидуального характера, — еле выговорил Керенский полузабытое слово.
— Слушаю вас внимательно!
— Вы знаете некоего Манасевича — Мануйлова?
— Маленький, пухлый, наглый и готовый пролезть куда угодно?
— Да, именно так.
— Гоните его в шею. А лучше посадите. Впрочем, это бесполезно, уже завтра абсолютно неведомым образом он окажется на свободе. Чтобы вы с ним не делали, он обязательно вывернется. Он работал на нас и одновременно против нас. Ему, конечно, далеко до Евно Азефа и он ненавидит большевиков, но при всём при этом, он патологический врун и предатель. За деньги и за искусство предаст не только других, но и себя. Любит крепкую власть, работает на неё, но в любой момент может начать работать и против. Стать двойным и тройным агентом для него не проблема.
— Ясно, это всё?
— Нет, это только часть информации, но и этого более достаточно, чтобы понять, что он за человек. Вы министр, вам и решать.
— Спасибо, Евгений Константинович, я вас услышал. Всего хорошего.
Изогнутый рожок трубки зацепился за предназначенный ей крючок, а Керенский снова отправился в зал допивать свой херес. Ему было над чем поразмыслить. Манасевич-Мануйлов сидел на прежнем месте, а возле него стояла дама в тонком платье, плотно облегающем фигуру.
Херес был почти допит.
— А мы вас с Элеонорой уже основательно заждались, — расплылся в сладкой улыбке Иван Фёдорович.
— Прекрасно. Элеонора, прошу присаживаться. А с вами мы можем встретиться завтра, господин Манасевич-Мануйлов. Скажем, в час пополудни в «Крестах». Жду вас там с нетерпением. Элеонора… — и взяв за руку женщину, но, не целуя её, Керенский усадил даму на стул, на котором до этого мгновения сидел Манасевич.
— Что же, не буду вам мешать общаться. Возможно, мы сможем с вами встретиться и в другом месте, — нисколько не подав вида, что он огорчён или расстроен, или просто удивлён, проговорил бывший зарубежный агент охранного отделения жандармского корпуса.
— Вина?
— Ну, я не знаю… — начала жеманиться светская дама.
— Что там знать, наливаете да пьёте! — несколько грубо сказал Керенский.
Взяв бутылку хереса, Керенский, ни секунды не раздумывая, налил пьянящей жидкости даме в чистый бокал.
— Ммм, — поджав тонкие напомаженные губки, промычала красотка, трогая рукой волосы.
— Ммм, — повторил за ней насмешливо Керенский. — Не ммм, а херес.
— Я не пью крепкое вино. Лучше пейте его вы.
— Мне, пожалуй, уже хватит пить. Завтра дела, протоколы, реееволюция. Мне надо быть в форме. Ну, да ладно. Не хотите хер. еса, пожалуйте вина. И приготовленная с собой бутылка вина, рекомендованного хитрым евреем, тут же была откупорена официантом и разлита в свежий бокал, поставленный возле дамы.
Элеонора пригубила вино, демонстрируя обнажённые плечи.
«Так себе дамочка, можно было и получше мамзель подогнать, — решил про себя Керенский. — Не уважают тут министра юстиции. Дешёвок подсылают, а зря!» И он принялся доедать превосходно приготовленный ужин.
Элеонора попыталась завязать разговор. Но о чём с ней было разговаривать? Пара слов о революции, ахи и вздохи, шевеление голых грудей под платьем и всё на этом. Керенскому захотелось спать.
Снова подозванный официант получил заказ на еду с собой и ещё на одну бутылку хереса, после чего скрылся готовить заказанное и вызывать из Мариинского дворца машину с охраной.
Элеонора засуетилась, торопливо допивая дармовое вино и заедая разнообразной закуской. Керенский пьяно ей улыбался: «Дура, пей, ешь, да и иди к своему «окурку», постель ему греть. Провалила задание, не умеешь работать головой…»
Алексу же предстояло провести ещё один поздний вечер в гордом одиночестве, наедине с вкусной едой и другом-хересом.
«Эх, хорошо, наверное, сейчас в Испании, а здесь плохо. Но херес поможет, херес спасёт, херес в новую жизнь поведёт».
Забрав заказанную еду и бутылку, он помахал рукой растерянной даме на виду у всех посетителей ресторана и, крикнув пьяным голосом: «Но пасаран», убыл к себе в министерство на приехавшем «моторе». (Что интересно, тогда автомобили тоже называли «мотор», так написано у Набокова).
Остаток вечера прошёл в тёплой душевной компании молчаливого хереса и жареной дурочки, тьфу, жареной курочки. Неплохая, кстати, получилась компания и неплохой вечер, особенно по сравнению с предыдущими.
Глава 11. Разговор между собою
"Революции происходят не тогда, когда народу тяжело. Тогда он молится. А когда он переходит "в облегчение"… В "облегчении" он преобразуется из человека в свинью, и тогда "бьет посуду", "гадит хлев", "зажигает дом". В.В. Розанов
Двенадцатое апреля вступило в свои права, неумолимо отсчитывая время, оставшееся до разрушения Российской империи. Время никуда не торопилось, ибо оно вечно. Люди лишь жалкие её спутники.
Генерал-майор жандармерии Евгений Климович сидел напротив своего друга и собрата по несчастиям. Как мог догадаться каждый, это был бывший глава Департамента полиции Российской империи Валентин Брюн де Сент-Ипполит. Разговор проходил на съемной квартире в доходном доме. Оба генерала сидели напротив друг друга и тихо беседовали, обсуждая насущные дела и предпринимаемые действия