Керенский. В шаге от краха
Шрифт:
Кто стоит за октябристами и приближёнными к ним, тоже было ясно, это старообрядческие структуры. Купцы и рабочие. Купцы из старообрядцев набирали на фабрики преимущественно своих же единоверцев, для пользы дела, так сказать. Они же и составляли костяк революционно настроенного пролетариата.
Кто стоит за эсерами, которые поддерживают и его самого, он пока не знал, но догадывался, что это, скорее всего, англичане. Они же помогали и анархистам, коих было великое множество. Анархо-коммунисты, анархо-синдикалисты, анархисты-ассоционеры, а также совершенно обычные, доморощенные, так сказать.
Его
— Скучаете, Александр Фёдорович?
— Не до скуки, раз есть руки, — отшутился Керенский. — Смотрю прессу.
— Да, я вижу. А вот и наш с вами первый экземпляр газеты «Глас народа».
— Великолепно! Я рад! Денег вам пока должно хватить, минимум, на пять номеров.
— Да, господин министр, выделенной суммы должно хватить, но я намереваюсь выпуска с пятого перейти на самоокупаемость.
— Прекрасно! Я вас только буду поддерживать в этом. Но нам нужна реклама нашей газеты.
— Да, но…
— Нужно дать платные объявления во всех издательствах, причём позиционировать её как газету для всех. И подтверждать это материалами, хотя бы первое время. Помещать исторический очерк, рассказ модного писателя на злободневную тему. Обязательно печатать сводку с фронта. Политическую жизнь освещать, но пока аккуратно и обтекаемо. Никого не ругать, но и не хвалить. Так, всего понемногу. Ругать будем позже, когда наступит популярность, а пока подождём. Кроме того, первый выпуск надо продать по чисто символической цене. Бесплатно не надо, это вызывает недоверие, а выпуск озаглавить: «Первый выпуск новой революционной газеты. Свобода, равенство, братство!» Можно ещё указать про победоносный мир. Но… — Керенский прервался, напряжённо размышляя.
— Я думаю, что и так слишком много пафоса и не стоит усугублять. И победоносный мир, это как-то сейчас не звучит, — заметил на это Меньшиков.
— Ну, нет и нет. Нам татарам всё равно, — вспомнил присказку друга Керенский.
— А вы татарин? — живо отозвался Меньшиков.
— Скорее еврей, чем татарин, и скорее русский, чем поляк.
— Ммм, — озадачился Меньшиков.
— Не суть, давайте ближе к делу, Михаил Осипович. Меня интересует возможность ещё одного издания. В смысле, надо издать ещё одну газету. Одностраничную, массовую и дешёвую. Но, чтобы она вас не касалась, и вообще, мне нужно от вас только одно: чтобы вы посоветовали мне в качестве её редактора газетчика, не обременённого совестью и падкого на любую недостоверную, но весьма «импозантную», информацию. Посоветуйте мне такого.
— Но я никогда не связывался с такими людьми.
— А я и не прошу вас с ними связываться. Связываться с ними буду я, а вы только подскажите мне подходящего редактора, и всё.
— Но это как-то не сочетается с вашей политикой, Александр Фёдорович.
— Что вы знаете о политике, любезный Михаил Осипович? Вы же публицист, а не политик. Я бы вам советовал, Михаил Осипович, заниматься своим любимым делом, а мне предоставьте возможность заниматься своим, не любимым. Я работаю на результат. А результат достигается самыми разными способами и редко когда эти способы являются приемлемыми для основной части населения. Поэтому, давайте я буду решать сам, что мне делать, а от чего воздержаться. У политиков руки никогда не бывают чистыми. Увы, это специфика политической деятельности. Надеюсь, что вы это понимаете?
— Понимаю, — обречённо вздохнул Меньшиков. — Хорошо, я подумаю сейчас и подскажу вам. А, вот! Могу вам посоветовать газетёнку жёлтой прессы, это «Газета-копейка». Выпускается у нас В.А. Анзимировым.
— Угу. Но вы же понимаете, что я не смогу без своего непосредственного участия взять контроль над ней. Как только заинтересованные против меня люди узнают об этом, доступ к газете для меня будет закончен. Мне бы не хотелось этого. Это мы с вами можем вместе планировать, так как чуть-чуть доверяем друг другу! Или нет?
— Доверяем! — признал Меньшиков, — но, действительно, пока чуть-чуть.
— Этого достаточно, — отмёл вялые подозрения Керенский. — С той же газетой я буду работать несколько по-другому, чем с вашей. Оттого и моё публичное участие в ней крайне нежелательно.
— Тогда вам нужно создать свою собственную.
— Я же вам об этом и говорю. Мне нужен лояльный мне редактор и издательство, к которому не будет лишних вопросов.
Меньшиков задумался.
— Пожалуй… Я слышал, что в издательстве Борозина собираются создавать новый сатирический журнал под названием «Пугач». Редактором его будет Алексей Александрович Дрождинин. Возможно, он и согласится работать с новой газетой или подскажет кого-то другого.
— Хорошо, обращусь туда. Номер хорош, печатайте его большим тиражом и с тем заголовком, что я вам указал. Но я хотел бы задать вам вопрос. Что вы видите в будущем? Что нас ждёт впереди, по вашему мнению?
Меньшиков задумался всего лишь на мгновение, а потом сказал.
— Я отвечу вам словами известного «черносотенного» деятеля. Увы, я не принадлежал к ним в своё время, а теперь уже и поздно. Он обратился к Думе в 1916 году с такими словами: «Вы готовите могилу не царскому режиму, но бессознательно вы готовите могилу себе и миллионам ни в чем не повинных граждан. Вы создадите такие погромы, такие Варфоломеевские ночи, от которых содрогнутся даже одержимые революционной магией демагоги бунта, социал-демократии и трудовиков».
— Гм, то есть под трудовиками он имел в виду меня?
— Я не могу вам сказать это точно, но, судя по этой реплике, возможно.
— Угу. Я не люблю критику, но прислушиваюсь к ней. Большинству же политиканов на это наплевать. Им всё божья роса. Ясно. Что же, не буду у вас задерживаться. Делайте, как мы с вами и договаривались, и пусть весь мир подождёт.
— Спасибо. Все ваши указания я выполню, господин министр. Но позволено ли будет мне более активно выражать своё мнение на страницах моей газеты?
— Да, вы можете самовыражаться чаще и пространнее, но я вас предупреждаю держаться в определённых рамках, иначе мне придётся тяжело, защищая вас от нападок либеральной прессы других партий. Прошу вас учесть это, Михаил Осипович.
— Я вас не подведу.
— Ну, тогда, до свидания! — и пожав редактору руку, Керенский вышел из помещения типографии, подавив желание сразу броситься искать этого самого издателя «Пугача». Но от Меньшикова Керенский поехал не в другую редакцию, а в министерство. Дел у него накопилось столько, что впору было хвататься за голову.