Кесарево свечение
Шрифт:
— Что вам нужно, господин? — спросила она смиренно, но недружелюбно.
— У моей жены послеродовой… ну… послеродовая горячка… Вы можете за нее… ну… помолиться? Сестра?
Она категорически уклонилась от слова «сестра»:
— Вы православный, господин?
Он стоял, не зная, что сказать. Вдруг он узнал эту монашку. Когда-то она была актрисой модного театра, грешницей московского людоворота. Она протянула ему листок с типографским текстом. Он сунул его в карман и пошел к своим «пацанам».
Теперь, сидя в тени
Склонившись к листочку, он шептал: пошли мне, Господи, свой Небесный Огонь, попаляющий наши грехи! Позволь мне очиститься покаянием! Прости мне мою суету и нередкое подончество мысли, прелюбодействие словом и делом, помышлением, зреньем и слухом, осязанием и всеми моими чувствами, гордость и небрежение к молитве, маловерие и сомнения, прости и сохрани жизнь моей жене Наталье! Верую во Единого Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного…
И так он прочел весь Цареградский Символ Веры, а потом «Отче наш» и «Богородице Дево, радуйся», и «Господи Иисусе Христе, сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матере, преподобных и богоносных Отец наших и всех святых, помилуй нас. Аминь». Он хотел уже начать чтение молитвы последних Оптинских старцев, но в это время почувствовал себя окруженным чьим-то вниманием. На освещенных луной развалинах то тут, то там сидели молчаливые созерцатели его одинокой мольбы: вороны и мышь, волк и баран, и пара лебедей кружила над ними. В то же время одна из колонн превратилась в неизреченную данность, ближе всего напоминающую столб света. Колебаниями этого света она вступила с ним в диалог.
Человек, ты опасно приблизился к нам; понимаешь ли ты это?
Прости, великий бог, что творю молитву Христу в твоем храме.
Кажется, ты не совсем понимаешь, что говоришь.
Мы все были распяты вместе с Христом; это ты понимаешь?
Славка молчал, боясь разрушить мгновение.
Ступай домой, к своей жене, человек, вы не расстанетесь никогда.
Луна закатилась за тучу, померкла неизреченная данность Аполлона, вороны протрубили, волк подвыл, баран проблеял, пискнула мышь, и только чета лебедей не проронила ни звука.
Мальчик развивается удивительно быстро. Уже через месяц приходится ему говорить «Вынь руки из-под одеяла!», и он, удивительный разумник, можно сказать, Марк Мстиславович Горелик-Разумник (по
Между тем празднества по случаю рождения наследника «Эр-Гора» продолжаются по всей планете. Султан Брунея для этой цели откупает Соломоновы, или Натановы, острова. «Женщина Двух Столетий» — ей сейчас на вид восемнадцать, на вкус и еще меньше — в центре внимания. Где бы она ни появлялась, тут же на водные глади спускается из поднебесья стая золотистых гусей. Молодежь повсюду танцует под ее новый хит «Праздник с Рокафеллерами».
Вкушаем пряник печатный Вместе с семьей Рокафеллеров. Массы, готовьте взрывчатку! Крутите свои пропеллеры!А Славка снова, как в прежние годы, полон юмора и легкости. Проводит повсюду конференции по охране атмосферы, по внедрению негрязной энергии, по раскручиванию человечества для перехода на новый уровень и всякий свободный день норовит провести с семьей на острове Родос, чье имя, вы правильно догадались, созвучно со словом «роды».
Однажды — Марку в тот день исполнилось три месяца — ужинали все вместе, всем «Эр-Гором» — чем боги послали, то есть нектаром и амброзией. Солнце садилось за западные холмы. Турция за восточным проливом была видна до последней каменной складочки.
— Мама, можно тебя на минуточку? — послышался голос из детской.
Она впорхнула, вся в легких фисташковых одеяниях.
— Что скажешь, чайлд?
Ребенок сидел в позе роденовского «Мыслителя», но смотрел не вниз, а в окно, наполовину поделенное между морем и небом. Две голладские няни в накрахмаленных рогатых чепцах стояли в углу.
— Отошли их, — попросил Марк (он предпочитал говорить по-русски, хотя, конечно, мог и по-голландски). — Мне нужно сказать тебе несколько слов наедине.
Воздушная мамаша с трудом опустилась в кресло. Сердце потащило отяжелевший от неожиданности поток жизни. Монашки вышли.
— Солнце мое, неужели ты… — неуклюже двигался во рту отяжелевший язык.
— Солнце твое остается с тобой, а я ухожу, — просто и нежно произнес Марк. — Так решено.
— Где? Кем? — только и вымолвила она.
— Кем — я пока не знаю, а где — догадываюсь. — Детской ручонкой, на которой, впрочем, уже проглядывали похожие на отцовские мускулы, он показал на море с белыми гребешками и на небо, где вдруг с приседаниями прогулялась компания холозагоров и олеожаров. Она потянулась к нему, но он отодвинул ее руки и встал в кроватке, маленький бесстрашный Горелик, не познавший родовых мук. — Мама, не бойся! Я уйду от тебя, но не навсегда. Я буду появляться. Иногда ты будешь чувствовать это сразу, иногда post factum.