Кесарево свечение
Шрифт:
Онегин начинает свою песнь блаженства. Неприлично громко урчит. Глаза жмурятся. Я опускаю его на мостик, и он разваливается на боку прямо под носом у возбужденного таким соседством Финнегана. Что и требовалось доказать. Кот трогает песика мягкой лапой. Хвост Финнегана готов оторваться: как он рад этой новой дружбе!
— See you soon in Ruby Tuesday, Vlas, [39] — смеется прораб, и мы расходимся.
Вавка спрашивает из-за плеча: «Ну?»
Я отвечаю: «Да».
39
Скоро увидимся в Ruby Tuesday, Влас (англ.).
Плечики чуть-чуть передергиваются.
«А
«Да», — отвечает она.
Теперь на мгновение останавливаюсь я. Потом иду.
«Как?» — спрашиваю я.
Она прокручивается на 360 градусов, мгновенно отвечает: «Спиной к тебе».
«Всегда?»
«Да».
«Почему?»
«Ты знаешь».
Какой диалог, думаю я. Жаль, что нельзя его использовать. Некуда вставить.
Мы оба смеемся и больше к этой теме не возвращаемся. Мопсик берет старикана под руку и немного на нем виснет, по-дружески. Поворачиваем к дому. Онегин большими скачками несется впереди; кажется, очень доволен прогулкой. Я спрашиваю Вавку, знает ли она о таинственной факсограмме. Она знает, Мирка ей показывала. Уверена, что адресат — Славка. Жаль, что такой парень связался с гадами, с контрабандистами оружия. Она недавно читала статью в «МК», там рассказывалось, что русская мафия продала Меделинскому картелю настоящую подлодку. Не хотела тебе говорить, но в этой статье мелькнул некий М.Г. Один из узелков колумбийского дела завязывается на него. Цитирую: «Московская стильная тусовка будет удивлена, когда раскроются эти инициалы». Ты думаешь, это «слив»? В каждом «сливе» есть дерьмо правды. Я знаю, что тебе тяжело это слышать. После сегодняшнего рассказа я поняла, что Славка для тебя не просто сын друга юности. Мне кажется, что ты все-таки должен иногда — ну, не всегда, но иногда — отделять свою жизнь от своих сочинений; ах, Стас!
Во втором часу ночи я все еще сидел у окна и ждал своего «помощника». Несмотря на поздний час, федеральная дорога 69 все еще шумела за лесом, как море. Значит, ветер идет с запада. Восточный ветер относит этот шум к аэропорту Даллас. Высоченные фонари, которые наша Галка однажды спьяну приняла за эскадрилью НЛО, ровно освещали рукав шоссе, разветвляющийся на три ручейка перед нашим поселком. Все особняки в округе спали, только в одном освещены были окна кухни. Там беззвучно орала друг на дружку чета скрипачей Беккенбауэров. Безмолвный, серебрящийся под месяцем гусь стоял на коньке их крыши.
Мне было жалко Славку. Жалко донельзя. Я не должен был отдавать его похабным уголовным хмырям бывшего социализма, равно как и похабным хмырям будущего капитализма, уголовникам рода человеческого. Однако что я могу сделать? Он грезит какой-то своей утопией. Какая еще возникнет утопия после всех развалившихся с такой вонью утопий XX века? В данном случае, этой ночью, что я должен сделать? Передать ему факс со списком оружия? С какой, однако, стати? Он ни разу не пользовался факсом в этом доме. Кто мог узнать номер нашего аппарата? Не слишком ли много я накрутил с помощью Вавки вокруг дурацкого клочка бумаги? Может быть, это просто глупейшее недоразумение вроде приглашения на конгресс по парадонтозу?
Около двух часов ночи Славкин «фольксваген» прокатил через поселок и встал на гостевом паркинге. Парень вылез наружу и с удовольствием потянулся. Потряс башкой, как будто стряхивая хмель. Так и я когда-то, тридцать с чем-то лет назад, возвращался по ночам. Чувствовал себя любимцем Европы. Минуту или две он смотрел на соперничающую чету Беккенбауэров, потом рассмеялся и пошел к дому. Я смотрел со второго этажа, как он приближается: пиджак через плечо, галстук оттянут до третьей пуговицы, рука в кармане штанов. Что-то насвистывает. Вдруг остановился, будто забыл развитие мотива. Вспомнил, по-мальчишески щелкнул пальцами. В его подвижной морде много от Любки Андриканис и от Игоря, но немало чего-то воображаемого и от меня.
Прыжками поднимается по лестнице, не замечает меня — я лежу в кресле у большого окна гостиной, — проходит в кухню, берет из холодильника бутылку пива и поднимается, все так же, прыжками, к себе на чердак.
Прошло не меньше пяти минут, прежде чем я решился отправиться к нему. Малоприятная
40
Не правда ли? (фр.).
41
Как всегда? (фр.).
Тут он увидел мое отражение в окне и закруглил разговор с Геркой, то есть, вероятно, с Герасимом из первой главы; как его фамилия, ну, ну, Мумуев, конечно; в общем, с Герасимом Мумуевым.
Я смотрел на Славкин торс. Нынешние ребята считают необходимым накачивать мускулы. Если бы мы в 60-е накачивали мускулы, у нас были бы такие же. Вместо этого мы накачивались водкой, чтоб она пропала.
«Ты напрасно так стоишь у незашторенного окна», — сказал я ему.
«А что такое?» — удивился он.
«Ну, представь себе, что кто-нибудь с гранатометом на тебя из темноты смотрит».
Он засмеялся: «Стас, уж не впадаешь ли ты в коммерческий жанр?»
Я подошел и протянул ему свиток факсограммы. Он рывком развернул его, посмотрел и отбросил, как жабу. Повернулся к окну и опустил шторы. Над левой лопаткой у него было созвездие маленьких родинок, похожее на то, что у меня над правой лопаткой.
«Мне нужно линять, — проговорил он. — Немедленно. Ты даже не представляешь, как ты угадал с гранатометчиком».
«Я представляю», — сказал я.
Он стал быстро двигаться по комнате и забрасывать в чемодан свои пожитки. Я сел в кресло. Он протянул мне бутылку виски. Я отхлебнул.
«Стас, я позвоню тебе через пару дней, — сказал он виновато. — Жаль, что приходится так мотать. Передай привет девочкам».
Я молчал. Он остановился в своем поступательном бегстве и заглянул мне в глаза.
«Стас, мы с тобой друзья, но мы далеко не все знаем друг о друге».
Возобновив свое бегство, он вошел в ванную и там в умывальнике сжег какие-то бумаги, включая, кажется, и зловещую факсограмму. Вышел из ванной. На лице его была ухмылка, открытая и злодейская.
«Ума не приложу, как они меня тут у тебя засекли, — вытащил из кучи вещей пистолет — это был „глок“ — передернул его вполне профессиональным движением и заткнул за пояс. — Знаешь, это все разыгралось в Перу. Именно этот шоп-лист оказался камнем преткновения в разборке с одной компанией. Стас, ты, наверное, не удивишься, если я скажу, что немного заигрался в своем бизнесе».
«Нет, не удивлюсь», — сказал я.
«Пожалуйста, не думай, что я стал „крокодилом“. — Он был уже готов: чемодан защелкнут, пиджак на плечах, галстук подтянут. Ни дать ни взять преуспевающий брокер с Уолл-Стрит. — Нынешний наезд по факсу как раз и произошел из-за моего отказа присоединиться к компании „крокодилов“. Этот факс — последнее предупреждение. Если я не позвоню одному гаду и не скажу go ahead, [42] они меня замочат и больше никогда не вспомнят. По идее, мне надо было бы поскорее добраться до Москвы, прибиться к своим, но…»
42
Здесь: поехали, действуй (англ.).