Кесарево свечение
Шрифт:
— This is that Mr. Vaksisakis I told you about, [86] — сказал он старшему.
— Is she dead? [87] — спросил я и, услышав себя со стороны, удивился странному светскому тону вопроса.
Доктор Рекс (так гласила его планка на груди халата) улыбнулся и окинул взглядом пульсирующие цифрами и катящиеся зубцами панели приборов.
— Just the other way around, sir. She's coining back. In ten minutes we'll pronounce her in a stable condition. Hey, Ljubby! [88] — громко позвал он.
86
Это тот
87
Она умерла? (англ.).
88
Наоборот, сэр. Она приходит в себя. В течение десяти минут мы объявим, что она стабильна. Эй, Любби!.. (англ.).
Неожиданно для меня она открыла глаза и осмотрела нашу группу совершенно осмысленным взглядом. Морщины вокруг ее глаз шевельнулись, как будто она сказала в мой адрес что-то ласковое.
— Are you all Greek, folks? [89] — полюбопытствовал молодой док.
— Almost, [90] — сказал я. Оба доктора рассмеялись.
— Almost doesn't count, [91] — сказал молодой. И они снова рассмеялись.
Слово almost, очевидно, напомнило им что-то смешное из внутреннего обихода. Они отвели меня к стене и объяснили ситуацию. Куда ни кинь, получалось так, что мистер Ваксисакис, случайно заехав к миссис Эндриканисус-Гоурелли, спас ей жизнь. Вызвав рвоту и отторжение основной массы пилюль, спаситель уменьшил дозу интоксикации в 6,5 раз. Такая точность? Да-да, вот именно в 6,5 раз. Разрешите полюбопытствовать, какой специфике вашего опыта мы обязаны таким исходом? Это флот, сказал я, но не стал уточнять. Они похлопали в ладоши. Браво! Греческий флот — это awesome, это грозно!
89
Вы все греки, народ? (англ.).
90
Почти… (англ.).
91
Почти не считается (англ.).
Немало все-таки успело всосаться в стенки желудка нашей пациентки. Временами появлялись симптомы угнетения дыхания и фибрилляции сердца. Вот почему решено было поставить ее на респиратор. Сейчас опасность уже позади. Через полчаса она будет переведена на более мягкий режим, и вы сможете даже обменяться парой-другой фраз.
Через полчаса респиратор был удален. Теперь она полусидела среди подушек. Капельница все еще стояла за ее спиной.
«Эй! — сказал я ей. — Любка-Любка-Потеряла-Юбку!»
Она ответила еле слышно: «Стас, я люблю только тебя и Бульонского».
«Бульонский достоин твоей любви, а я не очень».
Мы улыбнулись друг другу. Она закашлялась: видимо, гортань сильно саднило после трубки. Лицо ее сморщилось и сделалось почти неузнаваемым. Неузнаваемая Незабываемая. Я мог бы еще посидеть возле ее кровати, обмениваясь улыбками и ободряющими фразами, однако я сделал жест «тебе нужен покой», потом другой — «я буду поблизости» и вышел из палаты почти на цыпочках, хотя там не было никого, кого могли бы разбудить обычные шаги. На пороге оглянулся. Она снова улыбнулась, расплылась всем мылом своего теперешнего лица.
Еще немного психреализма
Я вышел на паркинг-лот. После искусственной прохлады госпиталя меня почему-то чрезвычайно удивила сильная жара. Странными показались тяжелые зеленые кроны огромных деревьев и налитые чашки цветов магнолии, как будто я должен был выйти не в июнь, а в ноябрь.
К дальнему углу паркинга по проходу между машинами медленно шел сутулый старик с длинной седой гривой, в накинутом на плечи клетчатом пиджаке. Я пошел вслед за ним, разыскивая «Делорен». Старик, дойдя до конца, повернулся и пошел мне
«Ну что, жива она?» — спросил ты.
«Жива», — ответил я и дальше не знал, что сказать.
«Отсюда семь миль до океана, — сказал ты. — Поехали? Выпьем?»
У тебя был большущий «линкольн-таункар», ты вел его одной рукой, и мы быстро приплыли в другой мир, к дощатому боард-уоку [92] над дюнами и к растопырившемуся на сваях ресторану «Буканир», прямо под который с равнодушным шипением подкатывали волны.
Мы уселись на открытой террасе. Здесь жары не чувствовалось. Пеликаны, пролетая мимо, с любопытством посматривали на нас, как бы напрашиваясь в компанию. Подошел официант. Ты, Игорь, заказал двойной шат «Столи». Безо льда. Умеренно охлажденный. Немного перцу. Кайенского. Ты подмигнул мне набухшим веком, как бы напоминая о Джеймсе Бонде в оригинале. Я попросил пива и тарелку поджаренных кальмаров. Очень хотелось есть. Много бы отдал за то, чтобы пожевать здесь в одиночестве, то есть за пределами гореликовской семейной драмы.
92
От англ. board-walk — дощатый настил для прогулок по пляжу.
Драма, однако, не удалялась. Она висела на наших загривках и заставляла повторять водку и пиво. В конце концов мы подготовили себя для театральщины: я размяк, а ты, Игорь, взвинтился. Губы твои вытянулись в нитку, в глазах засветилась смутная угроза. В чей адрес — непонятно. Прошло, однако, не меньше получаса, а мы все еще не касались нашей темы. Речь шла в основном о русских делах: о развале правительства молодых, о Думе с ее коммунистами (ты теперь называл свой былой орден коммунягами), о странного рода бандитизме, распространявшемся по всей державе от Калининграда до Кукушкиных островов, ну и так далее.
Я спросил тебя, почему ты не наденешь свой пиджак в рукава, и тут внезапно наша главная тема овладела беседой. Ты сказал, что не можешь этого сделать: рука не пролезает в рукав. Плечо перебинтовано, там скользящая огнестрельная рана — ничего страшного, пуля содрала полоску кожи. Ты зорко проследил за моей реакцией на это сообщение и понял, что я знаю о Любкиной стрельбе.
«Она шмальнула в меня три раза, — сказал ты и понял, что я не знал о количестве выстрелов. Тогда ты стал рассказывать свою версию событий: — Вот из этого ствола. Видишь, это „Магнум“. Я отнял его у нее, иначе уже лежал бы в морге. Было омерзительное единоборство, сродни, знаешь ли, чемпионату Туркмении по дзюдо. Потом она еще пыталась пробиться к кухонным ножам».
«Фу, черт», — я глубоко вдохнул и выдохнул, словно пытаясь вынырнуть из наплывающего мрака.
Ты был поражен, увидев у нее пистолет. Откуда он взялся? Стас Ваксино случайно к этому не причастен? Ну, в том смысле, что в поисках литературного материала… Слава Богу! Ты так и знал, что я не имею к этому никакого отношения. Только лишь этого не хватало!
«Отчего у тебя пальцы так дрожат? — спросил я. — Только от стресса или паркинсончик проявляется?»
Ха-ха, сказал ты и предложил мне спросить о твоем паркинсончике у бильярдистов этой страны. Со дня приезда сюда ты еще не проиграл ни одной партии. Говоря о «магнуме», ты приходишь к заключению, что она загодя запаслась оружием. В ожидании событий, а может быть, и в предвкушении оных.
Как все это началось? Ну что ж, ты все мне расскажешь. Ты усмехаешься: ведь не чужой же нам человек этот сочинитель Стас Ваксино. Ведь именно ему в первую очередь звонит ночью оскорбленная женщина. Именно у него просит помощи. И получает ее! Ты начинаешь издалека, разглагольствуя о том, что умные люди вообще-то стараются избавляться от своих жен до того, как у тех развивается климакс. Обзаводятся женами помоложе или держат любовниц на стороне. Иные даже, перехитрив судьбу, устраивают в своем доме своего рода гарем, приглашая на жительство какую-нибудь чеховскую тройку сестер. Ты, конечно, шутишь, ты прекрасно понимаешь суть моих отношений с небезызвестными сестрами Остроуховыми. Ты просто хочешь подпустить немного юмора в эту мрачную тему. Искорка юмора никогда не помешает, не так ли?