КГБ в смокинге-2: Женщина из отеля «Мэриотт» Книга 2
Шрифт:
— Ну, ладно… — Никифоров широко зевнул, тускло блеснув серебряными коронками, и с некоторым опозданием прикрыл широкой ладонью. — Время позднее, а утро вечера, как говорится, мудренее. Будем расходиться?
— Вы сделаете то, что я предложил, генерал?
— Я подумаю.
— Хорошо, — кивнул Цвигун и тяжело приподнялся.
— Да, чуть не забыл, Семен Кузьмич… Что будем делать с той дамочкой, хлопоты с которой, признаюсь, уже влетели нашей службе в копеечку?
— Мальцева, если не ошибаюсь? — Цвигун уже стоял, заслоняя мощной фигурой скудный свет, отбрасываемый одинокой сорокасвечевой
— Именно.
— А в чем, собственно, проблема?
— В разумности использования, Семен Кузьмич… — Никифоров прищурился. — Благодаря ее показаниям, мои люди вычислили банк, в котором, по версии Мишина, он хранит компрометирующие документы. Перспектив дальнейшего использования Мальцевой — я имею в виду свою службу — нет. Возникает вопрос, а что с ней, собственно, делать?
— Ее никак нельзя использовать в этой операции? — подумав секунду, спросил Цвигун.
— Трудно сказать… Боюсь, что нет.
— А почему боитесь?
— Мне всегда боязно, когда речь идет о жизни людей.
— А если ее отпустить, как говорится, на все четыре?
— Девушка она меченая, — негромко, словно рассуждая вслух, произнес Никифоров. — Кое-какие моменты ее странствий лично мне внушают серьезные сомнения. Я недостаточно глубоко вникал во все нюансы этой истории, но чутье подсказывает мне, что эта самая Мальцева, как минимум какое-то время, использовалась ЦРУ. Но даже не это самое главное. Она была в прямом контакте с моими людьми в Сан-Пауло и Амстердаме. Она выводила кадровых офицеров ГРУ на банк, а это — весьма важная деталь предстоящей операции. Кроме того, Мальцеву, насколько мне известно, днем с огнем разыскивает ваш уважаемый шеф, Семен Кузьмич, и у меня нет оснований предполагать, что вы хотите сделать ему подарок.
— Думаете, надо списать? — пожав широкими плечами, спросил Цвигун.
— Если только вы не хотите поговорить с ней в Москве и накопать для себя какую-то информацию, которая, возможно, пригодится вам в оборонительной войне против Андропова.
— Овчинка выделки не стоит, — отмахнулся Цвигун.
— Тогда можно считать вопрос решенным?
— Поступайте как считаете нужным, — равнодушно пожал плечами Цвигун и направился к выходу.
— Вы меня не совсем поняли, Семен Кузьмич, — мягко возразил Никифоров. — Для ликвидации Мальцевой мне нужна ВАША санкция.
— Что?! — Цвигун, уже стоявший в проеме двери, резко обернулся. — Что вы сказали, я не расслышал?
— Я сказал, генерал, что вы должны будете подписаться под документом, санкционирующим ликвидацию Мальцевой, — спокойно повторил Никифоров.
— Но зачем? — изумленно воскликнул Цвигун. — Какое право имею я, первый зампред КГБ СССР, отдавать приказы на ликвидацию, да еще письменные, первому заместителю начальника ГРУ? Ерунда какая-то! Вы вообще в своем уме, Никифоров?
— Давайте-ка я вам кое-что объясню, Семен Кузьмич… — Голос генерала ГРУ звучал ровно и даже дружелюбно, однако суровое, безжизненное выражение его лошадиного лица было настолько решительным, что Цвигун невольно поежился. — Вступив с вами в эту… сделку, я, в случае неудачи, естественно, о чем думать не хочется, рискую своим служебным положением, репутацией офицера и, возможно, свободой. Убрав же по собственной инициативе хотя бы одного человека, я, тем самым, автоматически подписываю себе приговор военного трибунала — смертная казнь через расстрел. Поскольку никому не смогу доказать, что сделал это в интересах безопасности Советского государства. Ваша подпись под документом, санкционирующим ликвидацию Мальцевой, — это гарантия, что при самом плохом раскладе, я смогу после пяти-шести лет тюрьмы умереть на своем приусадебном участке, вот в этом доме…
— Но вы же не требуете от меня санкций на ликвидацию Мишина! — возразил Цвигун.
— А кто вам сказал, что я собираюсь его ликвидировать? — пожал плечами Никифоров. — Насколько я помню, задание формулировалось иначе: по-возможности, взять живым. И потом, нужно ли мне объяснять вам разницу между совершившим предательство и заочно приговоренным к расстрелу офицером КГБ и обычной советской журналисткой, никакого отношения к спецслужбам не имеющей? Понятно, что в первом случае ликвидация будет означать исполнение уже вынесенного приговора, а во втором — откровенное убийство ни в чем не повинного человека. Принципиальный момент, не так ли, Семен Кузьмич? Надеюсь, вы не сочтете меня чересчур мелочным?
— Хорошо… — Цвигун оперся локтем о притолоку и с нескрываемым уважением посмотрел на Никифорова. — Я, возможно, дам разрешение на эту… акцию. Но только после того, как будет окончательно закрыт вопрос с Мишиным и с… банком.
— А почему «возможно»? — поджал губы Никифоров. — Напомню вам еще раз, Семен Кузьмич: в настоящий момент ее присутствие в Амстердаме крайне нежелательно. Содержание этой женщины в известном смысле связывает руки моей резидентуре в Голландии. За Мальцевой необходим присмотр, а лишних людей у меня там нет — каждый на счету, и каждому отведена роль в предстоящей операции.
— Ничего, пусть пока поживет, — пробормотал Цвигун.
— Боюсь, я не совсем вас понял, Семен Кузьмич.
— Мальцева — один из свидетелей провала андроповской операции в Латинской Америке. Если захват Мишина окончится… неудачей, возможно, эту даму стоит приберечь на какое-то время. Ну, чтобы было чем торговать в случае чего… Кроме того, вы ведь еще не решили окончательно насчет этого банковского клерка, ведь так? Кто знает, как все повернется, если вы развяжите ему язык…
— Ладно, будь по-вашему… — По тону Никифорова чувствовалось, что он недоволен. — Хотя, признаюсь честно, логики особой в ваших рассуждениях, вы уж простите за откровенность, я не улавливаю.
— Да какая уж тут к черту логика?! — резко отмахнулся Цвигун и, неожиданно улыбнувшись, добавил. — Вы знаете, генерал, почти все в своей жизни я делал не по логике, не по уму, а от фонаря. Понимаете? Словно кто-то невидимый толкал меня в решающий момент под локоть и жарко шептал на ухо: «Сделай так, Сеня, только так и не иначе!» И, знаете, впоследствии выяснялось, что решение было верным, хотя и нелогичным до ужаса. Я, генерал, ненавижу это слово — «интуиция»! От него за версту несет снобизмом моего лощенного шефа. Но, видно, судьба моя такая: жить с тем, что ненавидишь!..