КГБ в смокинге. Книга 1
Шрифт:
29
Буэнос-Айрес. Конспиративная вилла
4 декабря 1977 года
…Я еще не видела лица незнакомца, но уже не сомневалась, что первым человеком, который окажется в поле зрения этого совсем не сказочного Карлсона, будет женщина с вымазанным черепичной пылью лицом и безумными глазами кошки, загнанной на высокое дерево стаей озверевших псов.
То есть я.
Видимо, находившийся по другую сторону люка бровастый Андрей просчитал такой ход событий намного раньше. Во всяком случае, он вдруг коротко подмигнул мне и, как
— Стой! — почему-то по-русски крикнула я. — Не надо! Я…
— Подними руки, дура! — прошипел у него за спиной Андрей. — Он же тебя сейчас замочит!..
Тут до меня наконец дошло, на что намекал бровастый мгновение назад, но было уже поздно: незнакомец, сообразив, где таится реальная опасность, резко обернулся на голос и… И сразу после этого я стала свидетельницей картины, которая преследует меня даже сейчас, спустя много лет: затылок незнакомца вдруг словно взорвался изнутри, и уже через долю секунды его голова представляла собой огромную черно-красную опаленную дыру, обнаженную и пульсирующую… На фоне белокурых волос, доходивших почти до плеч парня, это жуткое зрелище напоминало извержение вулкана крови, лимфы и сгустков мозга в самом центре желтой пустыни.
Последним ощущением, которое я запомнила, было постыдное желание блевать. Затем я почувствовала, что сползаю куда-то вниз, в темноту…
Очнулась я от знакомого уже запаха хорошего мыла. Запах был настолько сильным, что я тут же все вспомнила. Начинающаяся где-то в районе локтя ладонь бровастого теперь уже не сжимала мое лицо вместе с ушами и подбородком. Я, видимо, непостижимым образом выросла в глазах орлоносого Андрея, поскольку на сей раз его циклопья лапа лежала под моим затылком и легонечко — так ему, видимо, казалось — встряхивала мою голову. Наверняка этот монстр побоялся приводить меня в чувство традиционным похлопыванием по щекам — он бы сломал мне шейные позвонки.
Я открыла глаза и увидела грязно-серую обивку автомобиля и затылок Витяни, над которым в Европе явно поработал какой-нибудь Рембрандт цирюльного дела. Витяня перехватил в обзорном зеркальце мой затуманенный взгляд и удовлетворенно хмыкнул:
— Очнулась, подруга?
— К сожалению.
— К счастью, Мальцева!
— К сожалению, дебил! Неужели ты еще не понял, что мне лучше было сдохнуть, чем снова видеть ваши тупые морды…
Рука бровастого чуть напряглась, но я старалась не обращать внимания на этот тревожный знак.
— Ну, ты даешь, Валюха! Я бы назвал тебя неблагодарной свиньей, но не хочу оскорблять наше беззащитное национальное животное, — голос Мишина показался мне до тошноты ироничным. — Везучая ты баба, Валентина! Это ж надо, без единой царапины из такой переделки выбрались. Ее, понимаешь, будто президентшу какую, телами прикрывали, как коровью тушу, на себе волокли, в машину с комфортом уложили, везут, боясь растрясти, хотя по всем законам нашего неэстетичного жанра лежать бы тебе сейчас не на кожаном сиденье благородного «бьюика», а под клеенкой на мраморном столе в морге. И не Андрей бы тебя в чувство приводил своими нежными ручками, а посол нашей великой державы твое благоухающее порохом тело опознавал бы в присутствии понятых и экспертов…
— Орден «Дружбы народов» ему прямо здесь вручить, — я покосилась на бровастого, — или перебьется, пока мы до Георгиевского зала доедем?
— Вить, эта блядина мне надоела, — подал наконец голос Андрей.
— Ну что ты, Андрюша! — Мишин плавно вписался в поворот и въехал на трассу, затененную синими кипарисами. — Ты же почти не знаешь мою любимую школьную подругу. У вас с ней так, шапочное знакомство, лежание на черепичной крыше под вражеским обстрелом. И уже надоела? И уже блядина? Не-е-т, дружище, я просто перестаю тебя узнавать. Где твоя чекистская выдержка? Если бы ты знал, что испытываю я к этой очаровательной женщине с ангельским личиком и совершенно потрясающим хамством председателя колхоза-миллионера на отдыхе в Пицунде, то понял бы, насколько ты не прав…
Я вдруг подумала, что здорово устала за три дня в Аргентине. Еще неделю назад я бы выдала этим дебилам парочку соответствующих моменту слов и уж в любом случае разъяснила бы мутанту советской секретной службы метафорический потенциал того нецензурного существительного, которое он так нелюбезно (и, кстати, совершенно безосновательно) бросил в мой адрес. Но сейчас я испытывала только одно желание — молчать и ни о чем не думать. В глазах моих все еще багровела и пульсировала развороченная голова того белокурого парня, а в горле застрял вязкий ком подступающей тошноты…
Я взглянула в синеватое окно «бьюика» и, естественно, не смогла определить, куда же направляется наша дружная компания, похожая сейчас на усталых после хождения по столичным магазинам туристов с Вологодчины. Я только сообразила, что — поскольку с момента побоища на вилле прошло не менее трех часов — мы явно отдалялись от Буэнос-Айреса. Следовательно, рассудила я, кульминационное свидание с господином Телевано, из-за которого я, собственно, и оказалась на другом конце света, отменяется. Что ж, хоть одна хорошая новость в этом кошмаре…
«Стоп, идиотка! — вдруг обожгла меня страшная догадка. — Если отпадает необходимость моей встречи с Телевано, то, значит, миссия секретного оружия КГБ, осуществляющего операцию под кодовым названием „Дебилка с самиздатом“, завершена. А если так, то куда везут меня эти уроды? Не в международный же аэропорт, чтобы посадить на парижский рейс. Их, небось, все спецслужбы Латинской Америки разыскивают…»
— Так сколько народу вы там уложили? — спросила я как можно более безразличным тоном.
— Где «там»? — Витяня взглянул на часы и закурил.
— На вилле.
— А тебе-то зачем?
— Я же журналистка, Витяня, ты что, забыл? В газету передам. Под рубрикой «Будни соцсоревнования».
— Все остришь, Мальцева? — он скосил глаза в обзорное зеркальце. — Все думаешь, что ты на университетском капустнике перед молодняком блистаешь? Что на постельке своей девичьей, многотерпеливой, с хахалем комсомольским пикируешься?..
— Ой, не любишь ты меня, Мишин. Прямо классовая ненависть какая-то…