КГБ в смокинге. Книга 1
Шрифт:
Должна заметить, что, даже найдя занятие по душе, я отнюдь не чувствовала себя счастливой. То были нелегкие дни. Есть люди, на которых одиночество действует, как угнетающие таблетки. К этой части человечества отношусь и я. Пусть истинными причинами свалившихся на меня злосчастий стали как раз таки чрезмерная тяга к общению, долбаная моя открытость и доверчивость, я тем не менее после многих суток полного одиночества, когда писательский зуд несколько поутих, да и впечатлений явно поубавилось, была бы рада увидеть кого угодно — даже своего продажного дружка-редактора, даже мерзопакостного Тополева, — только бы выкарабкаться наконец из бездонного колодца
Я редко делилась своими проблемами с мамой. И не потому, что их не хватало или они не волновали меня по-настоящему. Просто она всегда принимала мои излияния слишком близко к сердцу, а резюме, как правило, было одним и тем же — она поправляла очки, проводила сухой ладошкой по моим волосам и тихо говорила: «Горбатого могила исправит». Если бы она только знала, что ее дочь находится буквально в шаге от полного исцеления…
На стене моей комнаты висел электронный, в форме логарифмической линейки, календарь фирмы «Hitachi», напоминавший мне о скоротечности бытия, волнующей, видимо, даже замкнутых японцев. Однажды хмурым морозным утром, когда прогнувшиеся под намерзшим снегом ветви гигантской пихты за окном, казалось, вот-вот закряхтят и обломятся от непосильной тяжести, я увидела на нем цифры «28» и ниже — «December». Далекая Страна восходящего солнца напоминала мне, что до нового, 1978 года оставалось всего четыре дня. Ну, должен же был кто-нибудь поторопиться к одинокой, красивой и неглупой женщине, чтобы принести ей елку с игрушками и гирляндами? Или узнать, где она намерена встретить Новый год. Или, на худой конец, сообщить, что именем Союза Советских Социалистических Республик она за измену Родине и сотрудничество с представителями западных спецслужб приговаривается к высшей мере наказания?..
Накинув халат, я прошлепала на кухоньку, свинтила пластмассовую крышку с банки имевшего хождение только в коридорах Кремля номенклатурного растворимого кофе «Maxwell House», насыпала с полчашки порошка, плеснула туда же кипятку и, обжигаясь, начала пить эту черную горечь, прикидывая в уме, какую очередную гадость про КГБ и его выкормышей я выдавлю в очередной порции своих заметок.
— Может быть, и меня угостите, Валентина Васильевна?
Я резко повернулась и ошпарилась кипятком. Когда же я увидела Андропова, потиравшего с холоду холеные руки, меня покоробило, как подшивку «Правды» за 1927 год.
— Вы не рады меня видеть, — резонно заключил шеф КГБ, по-хозяйски устраиваясь в кресле. На нем был строгий черный костюм, однотонный, бордового цвета галстук и белая сорочка. Вообще для столь раннего часа Андропов выглядел на редкость молодо и бодро, что еще сильнее испортило мне настроение. Я даже очень была бы рада увидеть его, например, с синяком под глазом или хотя бы флюсом.
— Да нет, просто я обожглась… — сказала я вежливо.
— Надо смазать яичным белком, — доверительно порекомендовал Андропов. — Пройдет тут же.
— Вам сколько кофе, Юрий Владимирович?
— Полложечки. И две ложки сахара. С молоком, пожалуйста.
Поставив перед ним чашку, я села напротив.
Несколько минут мы молчали. Андропов, казалось, был всецело увлечен процессом кофепития, я же приканчивала свою бурду, даже не чувствуя ее вкуса.
— Вы были не очень любезны с подполковником Тополевым, — Андропов отодвинул чашку, извлек из кармана платок и аккуратно, словно соприкасаясь с античными черепками, вытер губы. — Спасибо за кофе.
— Я довольно долго старалась быть с ним любезной.
— Вам это не удалось.
— Это он так сказал.
— Это я так говорю, Валентина Васильевна.
— Я не хотела его обидеть.
— Я передам ему это.
Разговор был совершенно идиотский, во всяком случае я совершенно не врубалась в суть. Какое-то время я пыталась понять, почему мне вдруг стало так зябко, пока наконец до меня не дошло, что я просто трясусь от страха.
«Чего ты боишься, идиотка! Председатель КГБ СССР — это не тот уровень, на котором объявляют о смертном приговоре. В этой конторе вообще ничего не объявляют, это тебе не станция метро „Краснопресненская“. Полон холодильник продуктов: каплю чего-нибудь во что-нибудь — и все дела!», — думала я, не переставая трястись.
— Вы неважно выглядите, Валентина Васильевна, — бесстрастно заметил Андропов. — Дурно спали?
— Я вообще дурно сплю вне дома, Юрий Владимирович.
— Жаль.
— Почему?
— Потому что вам придется побыть вне дома еще некоторое время.
— Вот как?..
Я стала что-то прокручивать в голове, но мысли прыгали, как блохи с опрысканного дихлофосом пса, и никак не желали стыковаться. Все мое нутро было настроено на восприятие только двух категорий — «это для меня хорошо» или «это для меня плохо». Последнее сообщение Андропова укладывалось в категорию «это для меня плохо», но мне почему-то стало чуть легче. В конце концов, он достаточно владеет русским, чтобы, отправляя меня к праотцам, не говорить «на некоторое время».
— Скажите, Валентина Васильевна, как вы относитесь к Винсенту Ван Гогу?
Я ответила машинально, абсолютно не вдумываясь в свой встречный вопрос:
— Вы хотите отрезать мне ухо?
— Помнится, во время нашей первой беседы я уже говорил, что ваши шутки весьма своеобразны.
— А что смешного в моем вопросе? — я по-прежнему тряслась.
— Ответьте вначале на мой вопрос.
— Да, Юрий Владимирович, я прекрасно отношусь к Винсенту Ван Гогу. Это великий голландский живописец, проживший тяжелую…
— Довольно, довольно, — шеф КГБ досадливо поморщился. — Я не сомневаюсь, что вам известна биография этого художника. Вы видели его картины?
— В оригинале?
— Да.
— Две или три. На выставке Хаммера.
— Хотите увидеть самую большую коллекцию полотен Ван Гога?
— Естественно.
— Мы предоставим вам эту возможность.
— За что же такая честь, Юрий Владимирович?
— Помилуйте, Валентина Васильевна! — Андропов недоуменно вскинул брови. — Расширение кругозора любого советского журналиста, тем более такого талантливого, как вы, — это нормальное проявление заботы партии о средствах массовой информации. И что плохого или неестественного в том, что вы в составе делегации молодых советских журналистов слетаете на недельку в Амстердам, где посетите Национальный музей изобразительных искусств Голландии?
Я провела рукой по лбу и только после этого поняла, что обливаюсь потом. По всей видимости, именно так отреагировал организм на изменение моей, так сказать, меры пресечения. «Пока свободны, гражданка Мальцева!» Я не хотела ни о чем думать, ничего просчитывать, все внутри меня словно утратило физический вес. Я получала передышку. Неважно, зачем я им нужна, хотя и понятно, что не для написания серии статей о Ван Гоге. Главное — свобода, а там…
— Это очень приятное предложение, Юрий Владимирович, и я охотно слетала бы на недельку в Амстердам.