Киево-Печерский патерик
Шрифт:
Доволно же ти буди, брате, твоего круподушьа и сътворенное дло. Тмъже ти плакатися подобаеть, яко оставилъ былъ еси святый и честный монастырь Печерьский, и святых отець Антониа и Феодосиа, и святых черноризець, иже с ними, и ялся еси игуменити у Святую безмзнику Козмы и Дамиана. Но нын добро еси сътворилъ, лишивсятаковаго начинаниа пустошнаго, и не далъ еси плещу врагу своему, ибо вражие желание — погубити тя хотяше. Не веси ли, яко древо, часто не напааемо, паче же пресаждаемо, скоро исхнеть? И ты, от послушаниа отча отлучися и братий своих, оставль свое мсто и въскоре хотяше погыбнути. Овча бо, пребываа въ стад, невреждено пребывает, и отлучившееся — въскор погыбаеть и волком изъядено бывает. Подобаше бо ти прежде рассудити, что ради въсхотлъ еси изыти от святаго, и честнаго, и спасенаго того мста Печеръскаго, в немже дивно есть всякому хотящему спастися. Мню, брате, яко Богъ сътвори се, не тръпя гордости твоеа: низверъжетя,
Довольно, брат, и того, что ты по своему малодушию сделал. Тебе теперь следует оплакивать то, что ты оставил было святой честной монастырь Печерский, и святых отцов Антония и Феодосия, и святых черноризцев, которые с ними, и взялся игуменствовать у Святых бессребреников Козьмы и Дамиана. Но ныне хорошо ты сделал, отказавшись от такого суетного начинания, и не поддался врагу своему, ибо это было вражие желание, которое погубило бы тебя. Или ты не знаешь, что дерево, если не поливать его часто, особенно пересаженное, скоро засыхает? И ты, отлучившись от послушания отца и братии и оставивши свое место, вскоре погиб бы. Овца, пребывая в стаде, в безопасности, а отбившись от него, быстро погибает, и волк съедает ее. Следовало бы тебе сначала рассудить, чего ради хотел ты уйти из святого, и честного, и спасенного того места Печерского, в котором так благодатно всякому желающему спастись. Думаю, брат, что сам Бог устроил так, не терпя гордости твоей: он извергнул тебя, как прежде Сатану с отступниками, потому что не захотел ты служить святому мужу, своему господину, а нашему брату, архимандриту печерскому Акиндину. Печерский монастырь — это море, не держит оно ничего гнилого, но извергает вон.
А еже въписалъ ми еси досаду свою, — люте теб: погубил еси душу свою! Въпрошаю же тя, чимъ хощеши спастися? Аще и постник еси или трезвитель о всемъ, и нищь, и без сна пребываа, а досажениа не тръпя, не узриши спасениа. Но радуются нын о тоб игуменъ и вся братия, и мы же, слышавше яже о тоб, и вси утшихомся о теб и обретении твоем, яко погыбе и обретеся. Попустих же и еще своейволи быти, а не игумени: въсхотлъ еси пакы игуменити у Святаго Дмитриа, а не бы теб принудилъ игуменъ, ни князь и азъ, и се яко искусился еси. Разумй, брате, яко не угодно Богу твое старейшинъство, и сего ради дарова ти Господь оскудние очию. Но ты никако съдрогнуся, идже б подобарещи: «Благо мн, яко смирил мя еси, да научюся оправданиемь твоимъ». Разумхъ бо тя санолюбца, и славы ищеши от человкъ, а не от Бога. Не вруеши ли, окаанне, написанному: «Никтоже възметь честио соб, но званный от Бога». Аще ли апостолу не вруеши, ни Христу имеши вры. Что от человкъ сану ищеши, а не от Бога, сущимъ же от Бога не хощеши повинутися и мыслиши высокаа? Иже древле таковии съ небесъсъвръжени быша. «Азъ бо, — рече, — несмъ ли достоинъ увритися таковому начинаниюсана, или хуждьши есмъиконома сего или его брата спюще?» Сам, не получивъ желаниа, мятешися, хощеши же часто исходити от клиа в клию и сважатибрата съ братом, глаголя неползнаа: «Или мнить себ, — рече, — сиа игуменъ и сий иконом, яко зд точию Богу угодити, индеже невъзможно спастися? А нами что ми не разумють?» Сиа диавольскаа начинаниа, сии тощных теб изящьства. Аще же и сам кое предспание получиши, яко стати ти на вышнемь степени, то не забывай смиренныа мудрости, да егда прилучить ти ся съступи степени, и то обрящеши путь свой смиренный и не впадеши в различныа скорби.
А что писал ты ко мне про свою обиду, — горе тебе: погубил ты душу свою! Спрашиваю я тебя, чем ты хочешь спастись? Если и постник ты, и рассудлив во всем, и нищ, и сну не предаешься, а упреков не терпишь, то не узришь спасения. Но ныне радуется за тебя игумен и вся братия, и мы, слышав о тебе, все возрадовались о тебе и обретении твоем: ты пропал и нашелся. И еще раз поступил ты своевольно, а не по благословению игумена: снова захотел игуменствовать — у Святого Дмитрия, и не принуждал тебя к этому ни игумен, ни князь, ни я, — и вот ты вновь впал в искушение. Пойми же, брат, что не угодно Богу твое старейшинство, для того и послал тебе Господь слабость зрения. Но ты не содрогнулся и не сказал, как бы следовало: «Благо мне, что смирил ты меня, да научусь я уставам твоим!» Убедился я, что ты санолюбец и славы ищешь от людей, а не от Бога. Или не веруешь ты, окаянный, написанному: «Никто сам собой не приемлет чести, но призываемый Богом». Если же ты апостолу не веруешь, то и Христу не поверишь. Зачем ищешь ты сана от людей, а не от Бога, поставленным от Бога повиноваться не хочешь и думаешь о себе так высоко? Таковые в первые времена свержены были с небес. «Разве я, — говоришь ты, — не достоин такого сана, что не могу принять его, или хуже я эконома этого, или его брата, который тоже начальствует?» Сам же, не получив желаемого, смуту сеешь, часто ходишь из келий в келию и ссоришь брата с братом, говоря неполезное: «Или, — говоришь, — этот игумен и эконом этот думают, что только здесь и можно угодить Богу, а в другом месте и спастись нельзя? А мы, что же, ничего уж и не разумеем?» Все это дьявольские начинания, скудоумные твои измышления. Если же и сам ты получишь какую-нибудь почесть и займешь высокое место, не забывай смиренномудрия, и тогда, если случится тебе лишиться этого места, ты снова пойдешь по смиренному пути своему и не впадешь в различные скорби.
Пишет бо ми княгини Ростиславляа, Връхуславля, хотящи тя поставлена быти епискупом или Новугороду, на Онтониево мсто, или Смоленьску, на Лазарево мсто, или Юрьеву, на Олексево мсто. «И аще ми, — рече,— и до 1000 сребра расточити теб ради и Поликарпа». И рхъ ей: «Дъщи моа, Анастасие! Дло не богоугодно хощеши сътворити: но аще бы пребылъ в монастырнеисходно, съ чистою съвстию, в послушании игумении и всей братии, трзвяся о всх, то не токмо бы въ святительскую оджю оболченъ, но и вышняго царствиа достоинъ былъ».
Пишет ко мне княгиня Ростиславова, Верхуслава, что она хотела бы поставить тебя епископом или в Новгород, на место Антония, или в Смоленск, на место Лазаря, или в Юрьев, на место Алексея. «Я, — говорит, — готова до тысячи серебра издержать для тебя и для Поликарпа». И я сказал ей: «Дочь моя, Анастасия! Дело не богоугодное хочешь ты сотворить: если бы пребывал он в монастыре неисходно, с чистой совестью, в послушании игумена и всей братии, в совершенном воздержании, то не только облекся бы в святительскую одежду, но и вышнего царства достоин бы был».
Ты же, брате, епископъству ли похотлъ еси? Добру длу хощеши! Но послушай Павла, глаголюща к Тимофю, и, почетъ, разумеши, аще еси что от того исправилъ, какову епископу подобаетъ быти. Но аще бы ты былъ достоинътаковаго сана, то не бых теб пустилъ от себ, но своима рукама съпрестолника тя себ поставил бых въ об епископии, Владимерю и Суждалю, якоже князь Георгий хотлъ, но азъ ему въсбраних, видя твое малодушие. И аще мене преслушаешися, каковй любо власти въсхощеши, или епископъству, или игуменьству повинешися, — буди клятва, а не благословение! И к тому не внидеши въ святое и честное мсто, в немже еси остриглъся. Яко съсуд непотрбенъ будеши, и изверженъ будеши вонъ, и плакатися имаши послжде много безъ успха.
А ты, брат, не епископства ли захотел? Доброе дело! Но послушай, что апостол Павел говорит Тимофею, и, прочитавши, ты поймешь, исполняешь ли ты сколько-нибудь то, что следует епископу. Да если бы ты был достоин такого сана, я не отпустил бы тебя от себя, но своими руками поставил бы сопрестольником себе в обе епископии — во Владимир и в Суздаль, — как и князь Георгий хотел; но я воспрепятствовал ему в этом, видя твое малодушие. И если ты ослушаешься меня, захочешь какой-либо власти, сделаешься епископом или игуменом, — проклятие, а не благословение будет на тебе! И после того не войдешь ты в святое и честное место, в котором постригся. Как сосуд непотребный будешь, и извержен будешь вон, и после станешь горько плакать, но безуспешно.
Не токмо бо есть съвръшение, брате, еже славиму быти от всх, но еже исправити житие свое и чиста себ съблюсти, От того, брате, Печерьскаго монастыря пречистыа Богоматере мнози епископи поставлени быша, якоже от самого Христа, Бога нашего, апостоли въ всю вселеннуюпослани быша, и, яко свтила свтлаа, освтиша всю Рускую землю святымъ крещениемь. Пръвый — Леонтий, епископъ Ростовъскый, великий святитель, егоже Богъ прослави нетлниемь, и се бысть пръвый престолникъ, егоже неврнии много мучивше и бивше, — и се третий гражанинъ бысть Рускаго мира, съ онема варягома внчася от Христа, егоже ради пострада. Илариона же, митрополита, и самъ челъ еси в Житии святаго Антониа, яко от того постриженъ бысть, тако священства сподобленъ. Посем же: Николае и Ефремь — Переяславлю, Исайа — Ростову, Германъ — Новуграду, Стефанъ — Владимерю, Нифонтъ — Новуграду, Маринъ — Юрьеву, Мина — Полотску, Никола — Тмутороканю, Феоктистъ — Чернигову, Лаврнтей — Турову, Лука — Белуграду, Ефрмъ — Суждалю. И аще хощеши вся увдати, почти Лтописца старого Ростовскаго: есть бо всхъ болий 30; а еже потом и до нас, гршных, мню, близъ 50.
Не в том совершенство, брат, чтобы славили нас все, но чтобы правильно вести житие свое и чистым себя соблюсти. Поэтому-то, брат, из Печерского монастыря пречистой Богоматери многие епископы поставлены были, как от Христа, Бога нашего, во всю вселенную посланы были апостолы, и, как светила светлые, осветили они всю Русскую землю святым крещением. Первый из них — Леонтий, епископ Ростовский, великий святитель, которого Бог прославил нетлением, он был первопрестольник; его, после многих мучений, убили неверные, — это третий гражданин Русского мира, с теми двумя варягами увенчанный от Христа, ради которого пострадал. Про Илариона же, митрополита, ты и сам читал в Житии святого Антония, что им он пострижен был и святительства сподобился. Потом были епископами: Николай и Ефрем — в Переяславле, Исайя — в Ростове, Герман — в Новгороде, Стефан — во Владимире, Нифонт — в Новгороде, Марин — в Юрьеве, Мина — в Полоцке, Николай — в Тмутаракани, Феоктист — в Чернигове, Лаврентий — в Турове, Лука — в Белгороде, Ефрем — в Суздале. Да если хочешь узнать всех, читай старую Ростовскую летопись: там их всех более тридцати; а после них и до нас, грешных, будет, я думаю, около пятидесяти.