Киллер навсегда
Шрифт:
— Поехали.
Оказавшись в прокуратуре, Волгин решил зайти к Поперечному, взять протоколы допросов Казарина и других свидетелей, чтобы сделать копии для себя. Следователя не было, на двери кабинета висела записка: «Буду после обеда», и Волгин хотел уйти, когда услышал голос Катышева.
ББ находился у заместителя прокурора, курировавшего вопросы следствия. Говорил, по своей привычке, громко и убедительно:
— Казарина надо объявлять в розыск. Волгин там кое-что не доработал, но ситуацию можно исправить. Я ему уже сделал втык.
— У Волгина есть какие-то новые соображения.
— Какие? Вы же его знаете, он не умеет
— Хорошо, я посмотрю еще раз дело. Может, следователь мне не доложил о каких-то обстоятельствах.
— Я очень прошу…
Когда Волгин вышел на улицу, Родионов уже прохаживался возле машины и даже успел разжиться новой бутылочкой пива. Сказывалась старая закалка: количество выпитого никак не отражалось на внешнем облике.
— Выкрутился? — Волгин отключил сигнализацию.
— А то!
— Странно, я всегда считал, что менты, как гнилые орехи, колются.
— Смотря какие менты. Если сами гнилые — то и колются соответственно… А все-таки ты, Сергеич, не по средствам живешь!
— Бывает, грешен.
Приличная автомашина, трехкомнатная квартира, радиотелефон и другие, недоступные при милицейской зарплате, вещи имелись не у одного Волгина — как минимум треть оперов могла похвастаться тем же, но неприятные вопросы почему-то задавались одному Сергею, хотя как раз с ним, казалось бы, все было понятно. При этом никто не считал, сколько денег у него вылетает на работу. Бензин и амортизация машины, оплата труда информаторов — не те копейки, что подкидывает государство, а реальные, соответствующие результату суммы, другие оперрасходы… Когда ехидничал тот же ББ — не волновало, но косые взгляды работяг, вроде Родионова, задевали за живое.
— Не обижайся, Сергеич. Настроение плохое, вот и сказал. Я-то вижу, что ты не на свой карман пашешь. Все равно день загублен — может, сядем где-нибудь, примем по чуть-чуть?
— Нет, Миша, в другой раз. Извини. Сам знаешь, мне лучше не развязываться. Не остановиться будет, а надо еще кое-что сделать.
— Смотри… А я сейчас, если честно, нырну под корягу. С людьми только встречусь, пошепчусь по поводу Борисова. Высади меня здесь, как раз удобно…
…Катя Багрова, рекомендованная Ларисой как лучшая подруга покойной сестры, вела себя скромно. Без пререканий пустила в квартиру, предложила кофе и коньяк, потом устроилась на диване, поджав под себя ноги, и настроилась больше слушать, чем говорить. Волгин сел в неудобное, футуристического дизайна, жесткое кресло и принялся задавать вопросы, одновременно рассматривая комнату. Жилье может сказать о человеке очень много, в особенности если это не временное пристанище, а своя крепость. По этой причине опер предпочитал опрашивать свидетелей по месту жительства и только потом, если возникала необходимость, вызывать в официальные стены. Впрочем, такой подход хорош при постоянном наличии автотранспорта и времени, чем опера «с земли», заваленные сообщениями о кражах, грабежах, телесных повреждениях и разбоях, как правило, похвастать не могут.
— Жаль Инку. Но ничего удивительного
— Отчего такой пессимизм?
— От жизни, исключительно от жизни. Хотя мне сейчас, кажется, грех жаловаться. Через три дня умотаю в солнечную Италию и не буду видеть благословенную родину несколько лет. После смерти матери меня здесь уже ничего не держит. Или, по-вашему, я должна голодать, но плакать у родных осин?
— Каждый устраивается как может.
— Вот именно. Один убивает, другие ловят убийцу, а третьи устраиваются. Инна тоже была из тех, кто устраивается. Обычно у нее получалось. Не думаю, что она могла влезть во что-то серьезное. Понятно, что бандиты знакомые у нее были и наверняка при ней о чем-то трепались, но ее эти темы не волновали.
— Я слышал, она вела нечто вроде дневника, в который заносила компромат на своих любовников.
— Весь компромат касался их постельных способностей. Даже если бы они стали говорить о каких-то аферах, Инка ничего бы не поняла. Ее это просто не интересовало. Она искала в жизни удовольствия, а не проблемы.
— Тем не менее не исключено, что при ней могли сболтнуть что-то лишнее. О каком-нибудь банальном убийстве, которое замолотили ее знакомые братки.
— Вы сами в это верите? Ну, сболтнули, допустим. Мало они болтают? Она что, сразу закладывать их побежит?
— А не могла она, при таком раскладе, слегка заняться шантажом?
— Слегка заняться? Хм… Вы мои чувства щадите? Слегка заняться! Ее интересовали не многие вещи, но ими она занималась в полную силу. Никаких слегка.
— Она не собиралась развестись с мужем?
— Был разговор, перед самым моим отъездом. Где-то в первой половине августа. Эдуард нанял какого-то психа следить за ней. Она это заметила, не знаю каким образом, и попросила своих знакомых его проучить. Дяде намяли бока, он после этого пропал, но успел нащелкать какие-то фотографии, которыми Эдик потом ее упрекал. Узнал кого-то из знакомых, я так это поняла. Тогда они и поскандалили. Инка пригрозила, что разведется. Не знаю, насколько это было серьезно. Она и раньше об этом подумывала, но ленилась начинать. В принципе, Эдик ее устраивал. Когда спал зубами к стенке.
— Меня интересуют ее знакомые.
— Тут вам никто не поможет. Ну, ездила я с ней несколько раз в ночной клуб, в сауне бывали, на дискотеке. Я обычно со своими знакомыми приезжала. Видела ее парней, но что толку? Одни имена помню…
— Никогда в это не поверю. Катя. Что, ни с кем никогда?
— Ну, было с одним. Так он сейчас сидит. Летом еще подсел.
— Статья, наверное, веселая? Не пролетарская?
— Изнасилование, кажется. Не помню. Ему там много чего навешали.
— Скажи все-таки, как его звали. Будет возможность — навещу мальчика в тюрьме.
— Да ради Бога! Только от меня привет не передавайте.
— Он, часом, не из Эдиковой «крыши»?
— Кстати, по-моему, оттуда, — впервые за весь разговор Катя посмотрела на опера с интересом. — Кажется, у него какой-то «Филин» старший. Говорили про него… А как вы догадались?
— Случайно. А фотографа эти же ребята отрихтовали?
— Не знаю. Наверное. Но Женя к тому времени уже сидел. Не знаю, сказать или нет?
— Решай сама. Могу только пообещать, что информация, которая может тебе навредить, останется между нами. Если нельзя будет ее использовать, не подставив тебя, я ее в ход не пущу. Решай сама.