Киллер навсегда
Шрифт:
— Ты меня слушаешь?
— Я перезвоню, — Волгин отключил «трубку». Родионов посмотрел вопросительно:
— Узнал, откуда ноги растут?
— Нет, мимо.
— А может, в лоб? Прихватить этого Локтионова и потолковать с ним как следует?
— Не шарапствуй.
— А ты не жегловствуй. Скажи что-нибудь лее дельное.
Вместо ответа Волгин достал фляжку.
Вечером, когда набравшийся Родионов уже храпел на диване в гостиной, а Волгин рассматривал в зеркало шрамы и ссадины — нос как у инопланетянина, левого глаза не видно, губы хоть на карандаш наворачивай, — позвонили из больницы.
— Сергей Сергеевич? Один наш пациент
— Меня отпи…дили! — резанул по ушам опера истеричный фальцет.
— И тебя тоже?
— Да!
— Что, в первый раз?
Хмаров громко сглотнул.
— Расскажи, что случилось.
— Ничего не случилось. Только Ленку проводил, вышел из подъезда — и получил в дыню.
— А зачем ты носишь с собой дыню? Не сезон ведь!
— Сергей Сергеич!
— Да, Вадик. Извини, пожалуйста. Просто мне тоже сегодня настучали в бубен. Прямо день открытых дверей какой-то. Запомнил кого-нибудь? Их сколько было?
— Десять. Я всех вырубил, но один оказался хитрее. Да никого я не запомнил! Дверь открыл — и все. Как лампочку выкрутили.
— Забрали что-нибудь?
— Лопатник, часы. Только не похоже это на обычный грабеж. Ногу мне сломали специально, а грабители так не делают.
— Ногу сломали? Правую или левую?
— Мне не смешно. Закрытый перелом.
— Надо было оставаться у Ленки.
— Ей сегодня нельзя.
Волгин помолчал. Бродивший в крови алкоголь — они с Родионовым убрали почти два литра — мешал сосредоточиться.
— Может, ты упал так неудачно?
— Так не падают. Меня, конкретно, «выпасли». Не догадываетесь, кому это было нужно? Кто-то хотел, чтобы я вышел из игры.
— Может, кто из Ленкиных? Приревновал и все такое прочее…
— Я подумаю. Вы мне не привезете…
— Вадик, сам пойми, мне в больнице лучше не светиться. Тем более, с такой тыквой. Позвони Ленке. Заодно и ее прощупаешь…
— Да идите вы! Хоть сейчас о работе можно не думать?
Медсестра отогнала Хмарова от телефона, и разговор прервался. Волгин повесил трубку с облегчением. Конструктивных решений в таком состоянии все равно не примешь. Вместо того чтобы ломать голову и терзаться угрызениями, лучше отдохнуть до утра. Оно мудренее. По крайней мере, так кажется вечерами.
В квартале от дома Волгина Актер, прослушавший разговор опера с осведомителем, удовлетворенно подмигнул своему отражению в зеркале. Он был прав, когда решил вывести Хмарова из игры. Неизвестно, что этот стукачок успел разведать. Вряд ли много, но теперь уж точно ничего не сумеет: месяцок больничного ему обеспечен, а после выписки он, надо полагать, станет больше думать о себе, нежели о поручениях своего куратора. А если постараться — совсем чуть-чуть постараться, не напрягаясь, — то можно его и перевербовать.
Актер сцепил руки за головой. Правая слегка побаливала — дыня у Хмарова оказалась на удивление крепкой.
Поехать домой — или выждать немного? Вдруг Волгину еще кто-нибудь позвонит? Надо с ним что-то делать. Совсем опер заигрался. Даже несмотря на то, что отстранен от работы. «Что ж, если рабочих проблем тебе не хватает — подумаем, как создать личные, — решил Актер. — Такие создадим, что тебе, дорогой, быстро расхочется в ковбоев играть. Когда на своей жопе штаны загорятся — только и будешь думать, как их потушить, про все остальное забудешь… Главное, про меня забудешь».
Актер чувствовал себя очень хорошо. День выдался
Он закрыл глаза и представил домик на берегу моря. Два этажа, красный кирпич и черепица, солнечная терраса, на которой они по вечерам будут ужинать. И непременно бассейн. Один край бассейна будет пологим и покрытым чистейшим песком — для Карины с Виктором, на другом он поставит вышку для прыжков.
По стеклам и капоту стучали холодные дождевые капли, но в салоне стало тепло и светло от южного солнца.
Звонка Татьяны Волгин никак не ждал.
— Привет, — легко сказала она.
Так легко, словно не было ничего. Ни долгих лет семейной жизни, со всем плохим и хорошим, что они вместили, ни тягостного развода, ни дурацкой последней встречи.
— Здорово, — ответил он нарочито грубо. Она не обратила внимания.
— Как поживаешь?
— Просто отлично.
— Я рада за тебя. Ты не хочешь встретиться? Мне надо кое-что забрать.
Все верно, некоторые ее вещи еще оставались. На тряпки, давно вышедшие из моды, она, конечно же, не посмотрит, но были еще всякие дорогие ей безделушки — в том числе и те, которые дарил ей когда-то он. Как давно это было… Зачем они ей теперь?
— Как Славик? — спросил он.
— Нормально, — ответила она. Слышно было очень хорошо. Как будто весь город замолчал, чтобы дать им поговорить.
— Давай встретимся, — вздохнул он; проклятый алкоголь мешал найти причину для отказа, путал мысли, освобождал нечто, заныканное в самый дальний угол души.
— Завтра? — предложила она.
— Послезавтра, — решил он, зная, что синяки у него проходят быстро. — У меня не слишком товарный вид.
— А то я раньше не видела тебя таким!
— Как будто мне постоянно морду били. Второй раз за всю службу в милиции.
— Что-то случилось?
— Нет, я сам промахнулся. Бывает.
— Бывает, — повторила она с ноткой ностальгии; с чего бы это? — Так когда?
— Я позвоню, — помешкав, он дал отбой не прощаясь.
А позже, подняв перед зеркалом полный стакан, сказал:
— Если двоим хорошо — то это заслуга обоих. И если они разбегаются, то в этом есть вина каждого. Будьте здоровы!
Свет на кухне мигнул.
12. Актер строит козни
Стенли проснулся поздно. По серому небу за окном не определить было сколько времени. Когда вчера ложился, небо было таким же. Башка гудела, перед глазами плавали какие-то пятна. Он поковырял в носу, но пятна не исчезли. Нашарил под подушкой бутылку, глотнул от души, крякнул для порядка. Зажмурился. Огненный шарик прокатился по пищеводу, бухнулся в желудок, расплескав остатки вчерашней закуски. Стенли подавил рвоту. Открыв глаза, сразу увидел Нинку. Уже пристроилась в дальнем углу, целит иголкой в вену. Сколько не бил он ее за ширево — все без толку.. Крепко подсела девка. Так крепко, что уже не стащить, никаких бабок не хватит — да и жалко бабки на нее, дуру, тратить. Последнее время она, стесняясь «дорожек» на руках, всегда носила кофту с длинными рукавами. Колоться в другие места — в промежность, под язык — Стенли ей запрещал. Может, и кололась, пока его дома не было. Брут не скажет, он с ней заодно. Сам за дозу мать родную удавит. Может, и удавил. Никто не знает, куда она делась три года назад.