Ким
Шрифт:
— Ну что ж, отлично, — сказал Крейтон, обращаясь столько же к самому себе, сколько к окружающим. — Он может уйти с ламой, а если Хари-бабу не прочь последить за ним, тем лучше. При нем мальчик будет в безопасности, не то что при Махбубе. Любопытно, что Хари стремится стать Ч.К.О. И вполне естественно. В этнологии он всех за пояс заткнет... этот Хари.
Никакие деньги и никакое служебное повышение не могли бы оторвать Крейтона от его работы по разведке в Индии, но, кроме того, в сердце его таилось желание получить право добавить к своему имени Ч.К.О. Он знал, что благодаря собственной изобретательности и помощи друзей можно добиться довольно почетного положения, но, по его глубокому убеждению, ничто, кроме научной работы и статей, отражающих ее результаты, не могло ввести человека в то Общество, которое сам он много лет забрасывал
— Как скоро выведем мы жеребенка из конюшни? — спросил барышник, читавший в его глазах.
— Хм. Если я теперь возьму его оттуда по приказу сверху, как вы думаете, что он станет делать? Никогда мне не приходилось следить за воспитанием такого мальчика.
— Он отправится ко мне, — быстро сказал Махбуб. — Ларган-сахиб и я подготовили его к Дороге.
— Пусть так. Шесть месяцев он будет бегать, где ему вздумается. Но кто сможет за него поручиться? — Ларган слегка наклонил голову.
— Он ничего не разболтает, если вы именно этого опасаетесь, полковник Крейтон.
— Все-таки он еще мальчик.
— Да, но, во-первых, ему не о чем болтать, а, во-вторых, он знает, что произойдет в таком случае. Кроме того, он очень любит Махбуба, да и меня немного.
— Будет ли он получать жалованье? — спросил практичный барышник.
— Только деньги на пропитание. Двадцать рупий в месяц.
Тайное ведомство обладает тем преимуществом, что от него не требуют надоедливой отчетности. Само собой разумеется, ведомству дают до смешного мизерные ассигнования, но фондами его распоряжаются несколько человек, которые не обязаны ссылаться на оправдательные документы или представлять отчеты с перечислением расходных статей. Глаза Махбуба загорелись почти сикхской любовью к деньгам. Даже бесстрастное лицо Ларгана изменило выражение. Он думал о грядущих годах, когда Ким будет окончательно подготовлен и примет участие в Большой Игре, не прекращающейся ни днем, ни ночью на всем пространстве Индии. Он предвидел, как будут уважать и хвалить его немногие избранные за такого ученика. Ларган-сахиб сделал Е.23-го, превратив ошалелого, дерзкого, лживого маленького уроженца Северо-Западной провинции в такого человека, каким был теперь Е.23-й.
Но радость этих мастеров была бледна и туманна в сравнении с радостью Кима, когда директор школы св. Ксаверия отозвал его в сторону и сообщил, что полковник Крейтон прислал за ним.
— Я полагаю, О'Хара, что он устроил вас на место помощника землемера в Ведомстве Каналов. Вот что получается, если как следует взяться за математику. Это большое счастье для вас, ведь вам всего семнадцать лет. Но, само собой разумеется, вы должны иметь в виду, что не будете пакка [41] , покуда не сдадите осенних экзаменов. Поэтому вы не должны воображать, что вступаете в жизнь для того, чтобы развлекаться, или что карьера ваша уже сделана. Вам предстоит много трудной работы. Однако, если вам удастся стать пакка, знайте, что вам могут увеличить жалованье до четырехсот пятидесяти в месяц. — После этого директор дал ему много добрых советов относительно его поведения, манер и нравственности. Прочие же ученики, которые по годам были старше его и еще не получили назначения, говорили о протекции и взятке так, как могут говорить только англо-индийские юноши. Юный Кезелет, чей отец был пенсионером в Чанаре, намекал без всякого стеснения, что интерес полковника Крейтона к Киму носит явно отцовский характер, а Ким, вместо того чтобы дать отпор, даже не бранился. Он думал о предстоящих огромных радостях, о вчерашнем письме Махбуба, аккуратно написанном по-английски и назначавшем ему свидание сегодня после обеда в доме, одно название которого заставило бы волосы директора встать дыбом от ужаса...
41
штатным служащим
В тот вечер на Лакхнауском вокзале, у багажных весов, Ким сказал Махбубу:
— Под конец я боялся, как бы крыша на меня не рухнула и я не остался бы в дураках. Неужели все это действительно кончилось, о, отец мой?
Махбуб щелкнул пальцами в знак того, что конец бесповоротно настал, и глаза его горели, как угли, раскаленные докрасна.
— Так где же пистолет, который я буду носить?
— Потише: полгода ты будешь бегать без пут на ногах. Я выпросил это у полковника Крейтона-сахиба. За двадцать рупий в месяц. Старый красношапочник знает, что ты придешь.
— Я буду платить тебе дастури [42] из моего жалованья в течение трех месяцев, — с важностью проговорил Ким. — Да, по три рупии в месяц. Но сначала нужно отделаться от этого. — Он тронул материю своих тонких полотняных штанов и дернул за воротник. — Я принес с собой все, что мне понадобится в Дороге. Чемодан мой отправлен к Ларгану-сахибу.
— Который посылает тебе свой салам... сахиб.
— Ларган-сахиб очень умный человек. Но что будешь делать ты?
42
комиссионные
— Я опять поеду на Север заниматься Большой Игрой. Что же еще делать? А ты все-таки намерен следовать за старым красношапочником?
— Не забывай, что он сделал меня таким, какой я есть. Из года в год он посылал деньги, на которые меня учили.
— Я сделал бы то же самое... приди мне это в мою тупую голову, — проворчал Махбуб. — Пойдем. Фонари уже зажжены, и никто не заметит тебя на базаре. Мы пойдем к Ханифе.
По дороге Махбуб давал ему почти такие же советы, какие давала мать Лемуила своему сыну, и, как ни странно, Махбуб в точности описал, каким образом Ханифа и ей подобные навлекают беды на властителей.
— Я вспоминаю одного человека, который говорил: «Верь змее больше, чем шлюхе, и шлюхе больше, чем патхану, Махбуб Али». Надо признать, что если исключить патханов, к коим я принадлежу, все это верно. И это особенно верно в Большой Игре, ибо бывает, что из-за женщин рушатся все планы и мы лежим на заре с перерезанными глотками. Так случилось с таким-то, — и он передал Киму ряд потрясающих подробностей.
— Так зачем же?.. Ким остановился перед грязной лестницей, уходящей в теплый мрак верхнего этажа одного дома, который стоял в квартале, расположенном позади табачной лавки Азимуллы. Знакомые с этим местом люди называют его «птичьей клеткой», так полно оно шепотов, свиста и щебетанья.
Комната с грязными подушками и наполовину выкуренными хукками отвратительно пахла застоявшимся табачным дымом. В одном углу лежала огромная бесформенная женщина, закутанная в зеленоватую прозрачную ткань и увешанная тяжелыми туземными драгоценностями, осыпавшими ее лоб, нос, уши, шею, кисти рук, предплечья, талию и щиколотки. Когда она поворачивалась, казалось, что бренчат медные горшки. Худая кошка мяукала от голода на балконе, за окном. Ким в изумлении остановился у дверной занавески.
— Это новичок, Махбуб? — лениво спросила Ханифа, даже не потрудившись вынуть мундштук изо рта. — О Бактану! — Как большинство подобных ей женщин, она имела обыкновение призывать джиннов. — О Бактану! На него очень приятно смотреть.
— Это входит в церемонию продажи коня, — объяснил Махбуб Киму, и тот рассмеялся.
— Я слышал эти речи с тех пор, как перешел в шестой класс, — откликнулся тот, садясь на корточки под лампой. — Что же будет дальше?
— Тебе будет оказано покровительство. Сегодня вечером мы изменим цвет твоей кожи. Жизнь под крышей сделала тебя белым как миндаль. Но Ханифа знает тайну прочной краски, это не то, что мазня, которая сходит через день-два. Кроме того, мы укрепим тебя и сделаем способным противостоять случайностям Дороги. Это мой подарок тебе, сын мой. Сними с себя все металлические вещи и положи их сюда. Готовься, Ханифа.