КИНФ, БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ. КНИГА ПЕРВАЯ: ПЛЕЯДА ЭШЕБИИ
Шрифт:
– Скучаете, царь? – издевательский шепот Шута раздался над ухом и Чет, вздрогнув, подскочил:
– Шут! Как ты смеешь лезть ко мне со своими идиотскими глупостями?!
Шут, хихикнув, ловко отпрыгнул. Приезжие, оторвавшись от трапезы, с интересом воззрились на него, и Чету пришлось сдержаться, чтобы не запустить чем-нибудь в Шута. Тот, воспользовавшись молчаливой поддержкой гостей, ловко раскланялся.
– Я – шут. Если не верите – могу пошутить, но, опять же, это не безопасно для меня, – он поклонился Чету, и тот не выдержал, швырнул подушку в наглеца, но не попал. Шут от летящего в него снаряда ловко увернулся. – И, дабы не портить
Шут щелкнул пальцами с неожиданным величием, и тотчас вошли музыканты, наигрывая какую-то незатейливую мелодию. Это были сонки, и музыка их не отличалась особым талантливым исполнением, но гости оживились, задвигались, предвкушая развлечение, и Чет мгновенно остыл. Шут, пользуясь этим, мгновенно оказался рядом.
– Ты в своем уме, царь, – притворно улыбаясь развеселившемуся рыцарю из свиты приезжего, проговорил он. – Как тебе в голову пришло наливать каких-то зелий в бокал гостю?! Чего, кстати, ты ему налил?
– Так вот почему ты заявился, – Чет, мотая в такт музыке головой, стрельнул глазами в сторону Шута. – Кто уже успел нажаловаться? Я что, опять нарушил какое табу из тех, что не нарушались веками?
– Это тебе не шутки, – сурово перебил его Шут, заметив голосе царя издевку. – Ни в одном доме Эшебии никогда и никто не травил гостей, да и врагов тоже. Не срами своего дома, царь! Только трус может тайком подлить яда человеку, пришедшему к нему в дом.
– Да хватит причитать – «яд, яд»! – сердито отмахнулся Чет. – Никакого яда и не было! Просто хотел, чтоб мальчишка был поразговорчивее и опьянел скорее, вот и все! Кто, кстати, посмел пожаловаться тебе?! Что еще за мода – меня, царя, учить, что мне делать?! Пожелаю – так вообще выпущу мальчишке кишки прямо на стол!
– Не думаю, что у тебя это получится, – возразил Шут, рассматривая гостей. – Погляди, какие могучие у него рабы! Прямо горы. И рыцарь его выглядит опытным воином; такой так просто не даст своего хозяина в обиду. А это еще кто?
Старец, сидящий по правую руку от принца, тщательно скрывал свое лицо в тени капюшона (Шуту показалось, что именно с его появлением старик почему-то предпочел спрятаться), но сама фигура, манера держаться, показалась Шуту знакомой. Ужель..?
– А кто, говоришь, у тебя в гостях, царь? Как он назвался? – переспросил Шут, пристально рассматривая лицо приезжего. Музыканты и танцовщицы, крутящиеся вокруг него пестрой шумной толпой, то и дело заслоняющие его от взгляда Шута, не давали рассмотреть его как следует, но, наверное, этого и не надо было. И Шут с каждым мигом бледнел, узнавая, нет – убеждаясь, что не ошибся, и кровь отливала от его сердца, и странное чувство – смесь страха, давно пережитого и забытого, ярости и непонятной, беспричинной страсти, – поглотило его.
Это она! Это её гордая голова, её чеканный профиль, её плавные жесты, её руки и улыбка! Маленькая королевна Кинф Андлолор, переодевшись мужчиной, сидела за столом своего врага и смеялась, хлопая в ладоши, кидая паясничающим фиглярам серебряные монеты. Не может быть! Не в силах отвести безумного взгляда от гостя – теперь уместнее было бы сказать – от гостьи, – он схватил бокал с вином и залпом осушил его. Царь Чет назвал имя гостя, но Шут не услыхал его. И как было услышать, если жуткая вакханалия чувств разрывала его разум: и половина сознания
А другая молчала, ничего не говорила, но от этого вкрадчивого молчания дрожь пробегала по всему телу, сладостная дрожь, такая сладостная, что казалось – вершина блаженства рядом, рукой подать, и оживало что-то, давно забытое и погребенное в небытие, словно снова пришла весна, словно снова все можно начать заново…
Ибо есть на свете женщины, которые могут быть только любимыми, и этого не изменить никак, как ни старайся.
«Явилась сюда, чтобы мстить, конечно», – мрачно размышлял Шут. Чет, довольный тем, что верный советник не докучает ему наставлениями и нравоучениями, быстро позабыл о нем и с удовольствием наблюдал за представлением, которое устроили приведенные Шутом фигляры, тем паче, что и гостям, кажется, забава эта понравилась, и приезжий принц изволил немного расслабиться и улыбнуться Чету.
Ах, глупый царь! Если б ты знал, кто перед тобою, ты бы так не радовался, мрачно решил Шут, наливая себе еще вина. Захотелось напиться – очень захотелось напиться, чтоб перестало так сильно пахнуть весной, чтобы глупая, идиотская надежда испарилась, умерла, похоронить её, забыть, затоптать, чтобы снова все стало черным и пустым, чтобы были женщины в углах замка, много женщин, чтобы было много лиц и не было того одного, единственного, что заслоняет их все… Я все бы отдал, чтобы не было этого лица, я бы Тийну зажал в углу и тискал её до тех пор, пока сама бы не стала вырываться, лишь бы не было этих глаз в памяти…
Боги, как мне хорошо! Просто хорошо оттого, что она рядом! Еще утром, когда гонец рассказал о её могиле – нет, это не была ошибка, не могла быть ошибка, он сам опознал её полуистлевшую фату и покрывало – за это дорогое покрывало отец-Король заплатил заморским торговцам неслыханные деньги! – он ничего не почувствовал. Подумал еще – все перегорело, прошло, и было все равно.
Но сейчас, когда она рядом… Рядом, и уже не так надменна и недоступна, как раньше. Просто странница, бог знает, как там у них, у Драконов, с отношениями к знати и черни… Но, кажется, не очень строго, ведь говорят же, что своих слуг они набирают из простых людей, и знать там не по рождению, а по велению Императора. Он, пожалуй, познатнее многих принцев будет. И теперь – все изменилось, все.
Нет меж ними её титулов и богатств, нет тщательно охраняющей её стражи, нет слепо любящего её отца, который, верно, думал, что и сам Бог-созидатель не самый завидный жених для его любимой дочки…Никого нет меж ними… только они вдвоем… и никому она не сможет ни пожаловаться, ни рассказать, что он, Шут, смотрит на неё как на женщину – пожаловаться в её положении значит выдать себя. Она не станет жаловаться…
– Э-э, да ты наклюкался, – весело произнес Чет, заметив состояние своего друга. Шут, мрачно глядя исподлобья, отпил еще глоток и отер рот рукавом. – Чего вдруг?
Сказать? Вот сейчас – сказать? И ей конец; её схватят, утащат, и к утру казнят. И все; и не будет больше ни сомнений, ни надежд, ничего! Все кончится, все наконец-то кончится!
– Устал, – буркнул Шут. – Я спал, а тут этот паникер… Спать хочу.
– Так иди, – поспешно разрешил Чет, радуясь в душе, что все-таки избежал нравоучений. – Мы тоже скоро ляжем – гости устали с дороги.
Шут кивнул; надо пойти, надо уже уйти и лечь, чтобы не кружилось все в голове, чтобы не дрожало, как овечий хвост, сердце, но нет сил оторвать взгляд от неё…