КИНФ БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ. КНИГА ВТОРАЯ. СОЗВЕЗДИЕ ПАКЕФИДЫ
Шрифт:
Голос Ура понемногу утихал, и видения исчезали, растворяли, а грязные коричневые лица, с оскаленными подпиленными зубами, растворялись в покойном серебристом небытие…
Когда я пришел в себя, мы шагали уже по некоему подобию тропки, Черный поддерживал меня – точнее, я кулем висел на его плече, – и ни единого полумесяца в обозримом пространстве вокруг себя я не видел.
– Тебе нельзя долго быть в сердце этого края, – произнес Ур, мельком глянув на меня. Я медленно приходил в себя, и уже мог самостоятельно переставлять ноги. – Ты читаешь вещи, оказывается! Надо же… Это опасно для тебя. Память может настигнуть тебя в любой
Впрочем, этого он мог бы и не говорить.
И снова настала тишина; эх! Были бы люди! О, с ними можно знакомиться, говорить, ссориться, драться, мириться, узнать, где дорога, куда идти, а так…одни, в лесу, до жути пустом и тихом.
Где-то поблизости застучал барабан.
Сначала я было подумал, что видения вновь настигают меня, но Ур и Черный тоже его услышали.
Звук был громкий и равномерный – словно кто-то между делом стучал в дверь ногой. Стук прекратился так же внезапно, как и начался, но мы и не расстраивались; ко второй серии ударов мы уже вылетели пулей из лесу, который кончился внезапно, словно кто-то отрезал ножом, и почти без перехода попали в деревню.
– Пришли, – заключил Ур. – Теперь тихо; ни звука!
Какой-то укутанный с ног до головы тип долбил палкой в барабан, все равно как бы я в дверь стучался, и вскоре дверь хижины, похожей на травяную кочку, была ему открыта. Тип рассеянно глянул на нас и, ничуть не заинтересовавшись нашими персонами, скользнул вовнутрь. Дверь захлопнулась и снова остались одни.
– Чудесно, – сказал Ур о чем-то своем, пронаблюдав эту сцену.
Тем временем темнело. В тропиках, как известно, темнота наступает внезапно, и судя по тому, что солнце еле-еле светилось за холмами, она могла наступить уже через считанные минуты.
– Пойдем, постучимся тоже, – предложил Ур, озираясь по сторонам. – Ночные животные здесь все же есть. Но в хижину к сикрингам они не сунутся.
– А нам туда зачем соваться?! – возмутился я. – Мы что, тупее животных?!
Ур не ответил, только сделал знак, чтоб Черный заткнулся.
Выбрав кочку побольше, Черный принялся лупить в барабан прилагающейся к нему палкой (…черные полумесяцы нарисованы сажей на желтой коже!), и, к нашему удивлению, дверь открылась.
В доме горел огонь, прямо посередине, как в хижине индейцев, и дым уходил в отверстие в потолке. Тело приятно обдало сухим теплом – оказывается, в примитивной на вид кочке была с умом устроена система вентиляции, да так, что воздух внутри не в пример наружному был сухой, – и я шагнул внутрь, уже почему-то не думая об опасности, которая могла бы меня там ожидать.
В доме в свете костра, разведенного посередине, прямо на земле, я насчитал то ли восемь, то ли десять фигур – точнее, таких же кочек, как и дом, только поменьше. Люди, лицами чем-то схожие с карянами, были закутаны в какие-то тряпки; ветхие обрывки засаленных шкур, повязанные веревочками, звериными жилами, волосяными шнурками…
Помыкивая, как глухонемые, они передавали друг другу какие-то камешки, щепочки веревочки, лоскутки… Глубоко потрясенный, я онемел; эти люди были столь дикими, что походили на умалишенных в своей бесцельной игре с мелким мусором, а речи…
Речи, выходит, у них не было почти совсем. Эти жалкие мычания едва ли можно было назвать даже зачатками осмысленного разговора. Тщетно я напрягал свои умения, стараясь уловить хоть какую-то осмысленную, понятную мне вещь в узких
– Черный, – произнес я, и Ур тотчас зажал мне рот жесткой сильной ладонью, больно стиснув мне лицо, потому что дикари вдруг заволновались и принялись ощупывать друг друга. Нас с Уром стиснуло, толкая, и я слышал, как отчаянно колотится его сердце. Пару десятков раз цепкие руки проходились по моей одежде, и со знакомым звяканьем блеснул над моей головой узкий серп! Ужас комом подкатывал к горлу, стараясь затопить меня с головой, и на затылке волосы вставали дыбом, но эти страшные создания, помычав и потрепав мою одежду, ничего плохого мне не сделали…
А могли б! На миг я почувствовал ужасную, неумолимую, нещадную ярость и силу, подобную силу засасывающего болота. Шевельнись я хоть чуть, хоть раз оттолкни безумную руку, как меня ничто не спасло бы! Черный стоял столбом, как громом пораженный, и коли его сейчас булавкой в зад – не двинулся бы.
«Тттииииихххоооо, – раздалось вкрадчивое шипение в моей голове, и я вновь вздрогнул. Глаза Ура сияли в темноте, как фосфор, и я понял, что это он вещает уж как – не знаю. – Тттииихооо, говорю я… одно слово – и они сссожррууут тебя… оппооозннают, как ччужаака… думай про себя о том, о ччем хочешь ссспроситтть, и я ооотттвеччу…»
Дикари, помычав еще немного и поползав обеспокоенно по дому в поисках источника непонятного звука, потихоньку успокоились, перестали ползать, как ожившие кучи грязного белья, и снова вернулись к своей нехитрой игре.
Я ощутил себя сидящим – оказывается, дергая и хватая меня, дикари повалили меня на пол, где Ур и настиг меня и зажал рот, – и ужас постепенно проходил, и возвращалась способность соображать.
Впервые я был среди людей – и впервые видел я животное безразличие, с которым мне могли раскроить голову или использовать во благо племени, как свежую кровь. Если бы я продолжил говорить, они бы просто налетели на меня в возбуждении, и разорвали бы на куски – поровну деля между всеми.
Судя по всему, дикари эти не умели считать и не видели отличий между нашей одеждой и своими лохмотьями. Они не смеялись и не злобились – их меланхоличные лица были спокойны и невыразительны, как у потерявших рассудок, у ушедших в себя людей, а их камешки-щепочки, как я понял, были игрой, которой они забавлялись, коротая ночное время. Глядя на них, я не верил абсолютно, что эти существа мыслящие – а ведь Ур говорил, что они мало того, что соображают довольно быстро, раз сумели переловить его соплеменников, но еще и хитры! И Ур жил с ними, спасаясь от погони… Ужас! Какие крепкие у него нервы, однако, если он мог спокойно спать с ними в одном доме. Впрочем, после болотных крокодилов…
Черный рядом со мной сидел, вытаращив глаза, раскрыв рот. Думаю, даже при всем своем желании он не мог бы и слова произнести, и тем лучше. Кажется, речь странно возбуждала дикарей, и кто знает на что они способны в своем возбуждении?
Ур отпустил меня; своими сияющими глазами он указал на мою походную книгу – слава богу, она была у меня с собой, и нигде не потерялась, накрепко привязанная ремнями к поясу, пока я ломился сквозь джунгли! Стараясь не делать резких движений, я отстегнул её… нет, не обратили внимания. Наверное, решили, что я тоже хочу поиграть. Один. В свою, мной самим выдуманную игру.