КИНФ БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ. КНИГА ВТОРАЯ. СОЗВЕЗДИЕ ПАКЕФИДЫ
Шрифт:
Донос? Демон серый? Чушь; даже серого демона любой принц вывел бы на суд – вспомним-ка печальную историю папаши Монка! Убивать, а тем более пленять, практически похищать не оказывающих сопротивления людей вот так, по одному навету – а ведь и правда, с изумлением понял Ур, он же похищает их! – принц Дракона не имел права!
А меж тем он их похищал.
Люди, служащие тому, кто имел право поднимать над свои странным кораблем синий флаг Дома Правящих, спешили укрыть Торна и Зеда от глаз случайных свидетелей; другие перебегая от одного места к другому, более-менее
Это может означать только одно; это очень нехорошие люди очень нехорошего принца. Или и не принца вовсе.
Что делать?
Ур, добирающийся сюда на пределе своих возможностей, думал только об одном: прийти. Дальше он рассчитывал быстро восстановиться, чтобы наннеры открыли ему хотя бы небольшую часть его способностей, и он, подчинив своей воле людей, освободил бы Зеда и Торна.
Но сил было потрачено слишком много. Ур понимал, что он сможет просто двигаться через час, а то и позже. Подчинить кого-то своей воле сейчас? Это невозможно.
Глядя на брыкающегося Торна, Ур ощутил странное злорадство. Нет, конечно, ему жаль было мальчишку, но… абсолютно не жаль того, кто сейчас был в нем.
Слепой Пророк, ты попался?!
Тебе страшно? Тебе больно?
Обождем немного; стража принца уж сумеет выколотит тебя из Торна – ты не из тех, кто станет терпеть и цепляться за чужое, гибнущее тело! Ты словно паразит, словно крыса, убегающая с тонущего корабля!
..Они сумеют избавить Торна от страшного пришельца, притаившегося в его разуме…
… и тогда… Ур сможет освободить всех… лучше верить в это!
Думать так тяжело. В голове снова началось это гудение, и Ур вновь отключился.
– …Собака! – на голову Ура обрушился целый ледяной водопад, и Ур втянул воздух с полукриком-полухрипом, от ужаса поджав на ногах пальцы. Напрягшаяся диафрагма, казалось, от напряжения сейчас лопнет, и обожженное холодом тело дрожало так, что сердцу физически трудно было биться. – Вот он, третий! Попался, собака! Не ушел далеко, таился рядом. Наверное, подыхает от голода…
– Ну, чудовище, – бесцеремонно перебив угодливого рассказчика, проговорил голос, отмеченный царственными небрежными нотками, – говори, где то, что нам нужно. И тогда ты умрешь очень быстро и почти безболезненно. Если же ты начнешь упорствовать, – в красивом звучании царственного голоса вдруг проскользнули нотки отъявленного садиста, и он вдруг стал отвратительным, жестким, холодным, – и лгать нам, твоя жизнь, очень недолгая, покажется тебе вечностью, наполненной мучительной животной болью. Выбирай.
Чудовище? Ах, да, чудовище…
Сил не было абсолютно, чтобы нацепить привычную гладкую личину, и перед своими врагам он предстал в своем истинном обличье. Красная чешуя и острые зубы; но это не пугало никого, словно говоривший как минимум знал о существовании таких, как он, странного вида людей. Или же – видел.
Ур поднял голову. Последнее беспамятство принесло ему немного сил. Он ощущал, что тело готово его слушаться – но увы, теперь это было невозможно по другой причине.
Ур был скован, надежно
В полутемном корабельном трюме, оборудованном основательно под комнату для работ палача, было немного людей, совсем немного.
Точнее – лишь двое. И еще они – попавшиеся.
Ур увидел Торна с Зедом. Слева от Ура был Торн, злой, скалящийся, мокрый – видимо, и его уже приходилось приводить в чувство, поливая ледяной водой. Распятый на грубой деревянной раме, он старался вырваться, выкрутить руки из петель веревок, перетянувших ему разодранные в кровь запястья. С его волос капало, его глаза – зеленые, дикие, – смотрели с ненавистью сквозь залепившие лицо светлые мокрые пряди.
Это хорошо; это обнадеживало. Слепой Пророк не мог смотреть такими одержимыми, такими гневными бесстрашными зелеными драконьими глазами.
Зед лежал в клетке, сколоченной из толстых перекладин, справа от Ура.
Кажется, его тоже пытали – на его щеке, набухая кровью, алела полоса, рассеченная кнутом.
Но Зед не чувствовал боли. Его белое, белоснежное лицо казалось спокойным, таким спокойным и умиротворенным, словно его душа уже отлетела в рай и говорит там с ангелами.
Ур с удивлением смотрел на неподвижное тело Зеда, на руки, покойно сложенные на груди – казалось, его пальцы окостенели, застыли в одном положении, и, скованные смертной судорогой, они не поддались тем, кто хотел их выкрутить, стащить с них кольца.
Он мертв?! Нет, это невозможно, это невероятно!
Его, видимо, хлестали кнутом.
Несомненно.
Его новая куртка валялась подле клетки, на земле, его тело, светящееся теперь странной белизной, было сплошь изрисовано алыми полосами, но меж тем он лежал недвижим и спокоен. На его лице не было ни намека на перенесенные страдания, ни одна черта не напрягалась, не искажалась гримасой боли. Брови были спокойны и веки ровны. Не дрожали ресницы, и не было ни намека на чудовищный болевой обморок, когда лицо расслабляется до безобразия и походит на раздавленную тяжестью уродливую маску из вылинявшего серого мяса.
Обостренный вернувшейся силой слух Ура уловил еле заметное сердцебиение. Тихо-тихо, изредка раздавались спокойные удары сильного, здорового сердца Зеда. Он был жив.
Он был в трансе, таком глубоком, что, наверное, и гибель мира не привела б его в чувство.
«Он занят обращением, – догадался Ур. – Но почему так долго?! Что пошло не так? А если он не закончит обращения до… да того как…»
Плана теперь у Ура не было никакого; теперь, когда не нужно было двигаться… возможно… может быть, силы успеют вернуться к нему настолько, что он сможет подчинить своей воле людей и велит им отпустить их. Возможно; но, скосив глаза, он увидел то, что так остро и страшно пахло раскаленным железом – жаровню с калящимися на ней мерзкими инструментами палача, – и понял, что сил может и не хватить… Он мог умереть здесь, в этом темном трюме, насквозь пропахшем страхом и дурной смертью.