КИНФ БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ. КНИГА ВТОРАЯ. СОЗВЕЗДИЕ ПАКЕФИДЫ
Шрифт:
Сначала я не понял, о чем она говорит, думал, она над нами издевается. Но людоедка, немного помесив в руках дерьмо, протянула его нам, и в свете факела я увидел золото. Под слоем нечистот, останков волос, шерсти и перьев, соломы находилось Драконье золото, драгоценные камни. Мы были в самом сердце замка.
– Возьми, – продолжала людоедка, обеими руками рассыпая перед нами монеты. Это было странное, жуткое и богатое зрелище одновременно – в грязных руках нищенки несметные сокровища, столько, что у любого нормального человека помутился бы разум. – Возьми сколько захочешь. Только отпусти меня… или помоги унять того, второго, который крушит там все – слышишь,
Не дожидаясь моего согласия, она подскочила и принялась сдирать с себя вонючее тряпье.
– Вот, смотри! Хочешь?
На миг я рот раскрыл, пораженный.
Людоедка, избавившись от тряпок, стояла передо мной.
Она оказалась не такой уж толстой – на самом деле, на ней было намотано много ткани. Но не для того, чтобы согреться, о, нет! Здесь, в подземелье, было очень влажно и тепло, видно, от процессов гниения. Тряпками была защищена от грязи её драгоценная одежда из нежной кожи молодой Драконихи, чем-то напоминающей кожу рыбы из семейства осетровых. Это было очень красивое коричнево-золотое платье, короткое, до колен, с корсажем, зашнурованным тонко выделанными Драконовыми усами, с крупными чешуями вдоль шнуровки, с ажурными рукавами, искусно выкроенными из гребня. Кожа была выделана так аккуратно и хорошо, что не потеряла своего блеска и была мягкой, как ткань.
– У меня есть еще, – горячо говорила она, вертясь перед нами, принимая какие-то странные позы, поглаживая себя руками по груди – господи, да она пытается совратить нас, догадался я, – зеленого цвета! Плащ с золотой застежкой и сапоги с пряжками! Мы иногда продаем кожу Драконов – поверь, находятся желающие купить её! – и ценится она очень высоко! Чего ты хочешь, скажи? У меня есть все, что тебе только может пригрезиться. Я знаю, ты хочешь служить Дракону – зачем?! Что он может тебе дать? Ничего. Лишь малую толику своих сокровищ. А я могу отдать все. Весь замок. Забирай. Мне не жаль.
Ты смог бы стать Императором, здесь достаточно денег для того, чтобы стать равным Летающим! Замок почти цел; тебе не придется его даже отстраивать. Ты будешь важным господином. Принцы будут кланяться тебе, как равному.
Мой паж опустил факел; он стоял, вытаращив глаза, словно медовый блеск кожи затмил ему разум, и еще миг – и он шагнул бы к вертящейся женщине.
– Стой! – рявкнул я, отпихнув его назад. – Я убью тебя, не раздумывая, если ты сделаешь еще хоть шаг. А ты заткнись и прекрати вертеться. Я не баба, и ты меня не соблазнишь тряпками и нарядами. Прикройся, – я подцепил носком сапога её тряпки, брошенные мне под ноги, – платье, конечно, хорошо, но даже в нем ты не красавица. Смотреть жутко.
Не отдавая себе отчета, я ногой кинул ей её тряпки, и тот, кто прятался за кучей дерьма, с ревом кинулся на движение. Помню, как перекосилась у меня физиономия – губы собрались в кучку и съехали куда-то на сторону, а глаза зажмурились, словно кто-то ударил мне в лицо, – и я махнул Тэсаной. Просто махнул; и тот, кто прыгнул на летящие тряпки, взвыл и упал в чавкнувшую грязь. Паж, придя
Вот это уже было чудовище. Не знаю, как эта женщина стала людоедом, но тот, кого я зарубил (а я удачно перерубил ему голову) им родился.
Это был мутант, короткий, широкий. У него почти не было ног, ступни, колени и бедра укладывались меньше чем в полметра, зато мощные руки болтались до земли. Тело, как я уже говорил, было мощное, с широкой грудью, но какое-то сплюснутое, короткое. Похоже было, что всю свою жизнь он таскал тяжести, и позвоночник его просел, а плоть повисла на талии, образовав складки на боках и животе. Голова огромная и уродливая, выпученные глазки крохотные и такие злобные, что кровь стыла в жилах. Короткий толстый нос (я перерубил как раз переносицу, отделив черепную коробку от лица) с огромными ноздрями – должно быть, у него был отменный нюх, как у собаки. И ротик – вот она, ожидаемая экзотика! – огромный, жадный, с заточенными зубами.
Это, несомненно, был мужчина – что-то мне об этом говорило. Может, то, что женщина с воем целовала его и причитала, как над любимым мужем.
– Прекрати орать, – я, уже не опасаясь, пихнул её ногой в бок. – Смотреть противно. Ты просила оставить тебе жизнь – возможно, это так и будет. Вставай и идем.
– Будь проклят! – выла она, заламывая грязные руки. – О, горе мне!
– Интересно, что он мог предложить тебе, чтобы ты с ним жила здесь, в этом аду, и стала такой же, как он? – спросил я. – Ты разве не видишь, что он урод?
– Ты сам урод! – визжала она злобно, терзая свои волосы. – Что ты понимаешь, мальчишка?!
– Он ел людей, – напомнил я. – Скажи мне, что нужно сделать, чтобы нормальная женщина не замечала этого? Ты ведь родилась нормальной? Как можно быть в своем уме и …
– Ел людей! Для вас это – самое главное! То, что он ел людей! Будто мало их шляется наверху! Да мы ели своих детей, если они не походили на него… Что для меня чужие ублюдки?!
С разворота я ударил её по лицу, выбив пару зубов. Меня колотило.
– Не-ет, – протянул я, скрежеща зубами. Людоедка еле ворочалась в жидкой грязи, вытирая рукой разбитое лицо. Крик её прекратился. – Ты не будешь жить. Это я тебе обещаю! Ты не человек и не женщина. Ты…
– Ну? Кто я? – прошлепала она разбитыми губами. – Ты не знаешь! А я – избранная. Он избрал меня. Я не боюсь смерти. Я не боюсь боли. Я её не ведаю. И ты никогда не поймешь, что все вы для нас были лишь пищей! Вы не знаете того, что знал он. И никогда не узнаете! А он знал, как летать меж звезд. Он пришел оттуда, где вы, ничтожества, никогда не будете. Он обещал меня взять туда. К звездам. Молитесь своим богам! Они никогда вас не возьмут к себе на небеса! А он мог… Ты скажешь, что не может смертный этого сделать – а он мог! Мог! Мог летать!
– Айда, – зло закричал я, цепко ухватив её за локоть, – сейчас полетаешь ты!
Силой поволок я её туда, где слышался погром. Странно, но теперь я не боялся. Вообще; и даже за пажа, который молча несся за мной, освещая мне путь. Грязная нора несколько раз вильнула и вывела нас в некое подобие зала, небольшую комнату, относительно чистую. Пол здесь был устелен соломой, как в хлеву, и в этой соломе, всклоченной, растоптанной, были раскиданы обломки клеток и мебели – вон ножки стула торчат, а вот лежит дверца старинного шкафа.