КИНФ БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ. КНИГА ВТОРАЯ. СОЗВЕЗДИЕ ПАКЕФИДЫ
Шрифт:
– Сиятельный Зед, – он церемонно поклонился Черному, прижав руку к сердцу. – Сиятельный Торн. Меня зовут Ляфей, сиятельные, и ваш господин велел мне помочь вам…э-э…
– Мы знаем, зачем тебя пригласил Алкиност Натх, – перебил его Черный не очень-то вежливо, и Ляфей снова поклонился – мне почудилась презрительная гримасска на его лице, которую он скрыл этим поклоном. Кроме того – он старательно и весьма тщательно обходил слово «высокородный», явно полагая, что мы его ну никак не достойны, и это очень злило. – Ближе к делу. Наш господин, хоть и находит похвальной нашу верность цветам его дома, все же желает видеть нас более нарядными. Твоя задача – проводить нас по лавкам, где мы могли бы выбрать себе достойную нас одежду.
– Куда уж наряднее, – Ляфей, видно, решил, что мы ко всему еще и непроходимо тупы (подумаешь, мастера
– Прекрати-ка зубоскалить, нахал. Твоих острот тут никто слышать не желает. А если ты снова пожелаешь поупражняться в остроумии, я тебе все зубы повышибу.
Ляфей изобразил живое недоумение на своем выцветшем лице, и мы без лишних слов пошли в город.
Дорогой мы примечали маршрут, по которому нам предстояло торжественно прошествовать перед народом – наш распорядитель, руководствуясь каким-то планом, начертанном на свитке (который уже, казалось, рассыпался от древности, и даже его темная сургучная печать по краям начала крошиться), то и дело отмечал ориентиры и указывал, где мы должны будем свернуть налево либо направо на праздничном шествии. Этот маршрут, как он нам важно объяснил, был традицией, древней, многовековой, и он не менялся уже сотни лет – ровно столько, сколько стоит этот город. Ляфей гордо смолчал; возможно, он знал этот маршрут куда лучше нашего распорядителя, может, его прадед ездил по нему в День Весеннего Снега…
На развилке, на углу Серых Домов и бульвара Вечных Деревьев, мы собрались было завернуть на привычную нам дорогу, но Ляфей, посмев переехать дорогу коню Черного (что уже само по себе знак глубокого неуважения) крикнул:
.- На базар?! Самые лучшие ткани только в лавках лучших мастеров. У тех, которые шьют для…гхм…богатых людей. А на базарах продаются только грубые, ничем не примечательные товары,
– он оглядел нас еще раз неодобрительно и пояснил: – Любой знатный человек ваш базар примет как унизительное и оскорбительное предложение. Лучше уж ограбить кого, – веско и поучительно произнес он.
Слово «знатных», предназначенное в наш адрес, прямо-таки застряло у него в горле, и он не смог его выговорить. Его подчеркнутая аристократичность начала мне надоедать.
– Хорошо, – так же подчеркнуто непринужденно ответил Черный, – идем туда.
Мы долго плутали по городу – признаться, мы тут вообще никогда не были! Здесь, конечно был оплот моды, и ни единого бойцового зала. Теперь понятно, почему нас сюда никогда не заносило лихим ветром! Здесь, казалось, даже дома пропахли духами; даже если на улицу и выливалось по ночам содержимое ночных горшков, то уж вышедшие из моды духи выливались тут куда чаше, и обычной вони тут не было. В витринах за маленькими стеклами были выставлены красивые камзолы, раззолоченные и спереди, и сзади, и береты с перьями, и плащи, такие дорогие, что я чуть не свалился с лошади прямо на булыжную мостовую.
С первого же взгляда, с первого же шага по лавке портного, куда привел нас Ляфей, мы поняли, что он прав. Здесь готовой одежды не было, только на заказ – это раз. Во-вторых, здесь не продавали ничего суконного – а я-то полагал, что это лучший материал в этом мире… На базаре мы покупали одежду добротную, теплую, из хорошего сукна, и даже сапоги из буйволовой кожи, но никогда нашим скромным возможностям не были доступны ни шелк, ни бархат, ни тонкий батист. Здесь же глаза разбегались, и угодливый владелец, завидев толстенький кошель, привязанный к поясу Черного, кланялся так часто, что даже, кажется, похудел к концу нашего визита, и разворачивал перед нами свои лучшие образцы. Поглядывая на нас, он решил, что зеленый и красный – наши любимые цвета, а потому переубеждать нас не стал, и просто предложил на выбор всю цветовую гамму от нежно-салатового до темно-зеленого, от розового до бардового, от бархата до шелка, но Черный отверг его предложения. Я, впрочем, указал на багровый атлас, он мне понравился, и Ляфей, до того рвущийся нам указывать что почем, примолк. Либо почувствовал наличие вкуса в «дурнях», либо его смелому воображению было неподвластна такая смелость – я имею в виду платежеспособность. Черный – он куда придирчивее меня, – совал свой нос во все углы, не торопясь с выбором. А выбор был пребогатый – одни только пуговицы из хорошо ограненных полудрагоценных камешков чего стоили! Тонкое белье из нежного батиста, столь добротно и аккуратно пошитое, что
Ляфей со скучающим видом перебирал ткани, прицениваясь, но по его вытянувшемуся лицу видно было, что кое-что он смертельно хочет, но не может приобрести, и из вредности нам не будет подсказывать. Впрочем, по мере наших с Черным заказов, он все больше убеждался, что в его услугах не нуждаются, разве что как в провожатом, но эту миссию он выполнил. Я выбрал еще и медово-золотистый атлас, на котором при малейшем движении вспыхивали алые узоры, к коему прекрасно подходил мой багровый – в виде отделки, плаща, – и еще взял голубой, очень светлый бархат, к которому подобрал неимоверно дорогущий пояс с золотым шитьем и кистями из очень мелкого золотого бисера. Портной клялся, что если «высокий господин» пожелает, то его лучшие вышивальщицы изобразят точно такой же узор на манжетах, бортах и вороте моей куртки, которую он взялся мне пошить в самый короткий срок.
Черный, наконец, нашел, что устраивало его – лицо Ляфея просто вытянулось от зависти, когда Черный вытащил на свет божий роскошный фиолетовый бархат. О, это было чудо! Цвет такой насыщенный и глубокий, и одновременно такой чистый и яркий, что у меня скулы свело от восторга. Он был такой новый, что луч солнца каждую его ворсинку окрашивал своим золотым сиянием.
– Невозможно, господин принц, – постным голосом произнес Ляфей. На его лице отразилась целая гамма сложных чувств – от досады, что ему не по карману такой материал, до злорадства, что нам он по карману, но…
– Да почему?! – удивился Черный. – У меня достаточно денег, уж поверь мне на слово. Если тебе мало слова моего, то в этом я клянусь!
– Ты, господин принц, не имеешь права носить фиолетовое, – разглядывая свои ногти с деланно равнодушным лицом ответил Ляфей. – Ты, прости меня, хоть и признан, и обласкан Драконом, но из черни. А фиолетовый цвет имеют право носить лишь люди благородного происхождения.
– Как ты, например? – язвительно сказал Черный, заводясь. Он готов был и плакать от досады, и смеяться. Все знали, что принцы иногда пренебрегают этими правилами, так как признание Дракона приравнивает их к знати по рождению, но этот кичливый голодранец, гордящийся своей голубой кровью – о, извините, фиолетовой! – у которого ничего, кроме неё-то, по сути, и не было, был другого мнения. Казалось, он пойдет по улице за нами с криками «он из черни!» посмей только Черный надеть этот бархат…Конечно! Чем тогда он будет лучше нас, если мы еще и нацепим его фиолеты?! Тем более, такие, на которые у него никогда не достанет средств – ткань действительно была запредельно дорогая.
А Черного хлебом не корми – дай обострить ситуацию!
– Забери свой товар, купец! – рявкнул он, откинув тяжелую ткань. Купец взвыл; это, видно, был его самый дорогой товар, и он уж обрадовался, что на него нашелся покупатель. И такое разочарование! Он готов был удавить Ляфея своим портновским метром.
– Господин! – вскричал он, стискивая руки. – Да что вы такое говорите! Конечно, принцы Драконов имеют право носить все, что им хочется!
– Ты будешь со мной спорить, смерд? – высокомерно процедил Ляфей, подняв злые глаза на страдающего портного. – Знай свое место! И всем бы нужно его знать; это порядок, установленный богами, а не простыми смертными. Принцы Драконов итак нарушают много правил; пусть хоть эту привилегию они оставят людям.
– Ах, вот как?! – взвился теперь и я; мне фиолетовые тряпки были пофигу, но за друга – обидно. – Так почему бы вам, простым людям, самим не решать ваши проблемы?! Отчего вы, как только в лесу объявляются разбойники, бежите к принцу и просите защиты?! И отчего ты считаешь себя благороднее принца из черни, уж не потому ли, что в случае войны вы, знать, восседаете на конях в тылу, а принцы впереди всех идут на переговоры, а? Не оставить ли и эту привилегию за вами?
Ляфей презрительно смолчал; его фиолетовая кровь была выше того, чтобы спорить с чернью.