Кингчесс
Шрифт:
Повстанцы предприняли еще один штурм. На этот раз в атаку пошло не меньше половины армии Саида-паши, наметив основной удар на правый фланг, где находились немецкие аскеры. Левый же вяло обстреливался из пулемётов и орудий, но там и не торопились приходить на помощь несчастным неграм. Здесь, руководивший боем Саид-паша, рассчитал всё правильно.
Паф и другие сначала отстреливались из всех видов оружия, потом артиллерийский огонь стал редеть. Снарядов оставалось уже совсем мало, а густые цепи повстанцев продолжали наступать, теряя людей, но уже не в большом количестве, пока не дошли до речки и бросились через неё в атаку.
— Вперёд, в атаку! — отдал он приказ, и войска бросились вперёд. Побежал в атаку и Паф, пряча за широкий пояс небольшой револьвер. Две волны, на ходу стреляя друг в друга, схватились врукопашную, полосуя штыками и ножами, рубя и коля. Накал битвы всё возрастал, но силы были пока равными. Это понял Саид-паша и кинул в бой все свои резервы, состоящие из берберов и магрибов.
Американцы создавали фланговый огонь, но вся оставшаяся артиллерия повстанцев сосредоточила свои удары только на них, не давая безнаказанно обстреливать повстанцев, штурмующих аскеров.
Всё смешалось на правом фланге, в рукопашной схватке увязло огромное количество людей, а повстанцы всё прибывали и прибывали. Позиция американцев сыграла плохую шутку, положение дел стремительно ухудшалось.
Фон Путткамер посылал гонца за гонцом, убеждая, требуя, приказывая немедленно атаковать общего противника, но О'Нил выжидал, надеясь, что обе силы скоро перемелют друг друга, и тогда победа упадёт ему прямо в руки, трепеща от наслаждения и осознания своей важности для него. И наступил тот момент, когда весы победы резко качнулись в сторону повстанцев, но он этого не заметил.
Путткамер кинул в бой последние резервы, в том числе и афроамериканцев, которые, впрочем, тут же завязли в рукопашной.
Преодолев речку по трупам своих товарищей, солдаты Саида-паши всё больше и больше теснили аскеров, которые держались уже с трудом. Сейчас любая ошибка могла резко переломить исход затянувшегося сражения.
— Пора, — подумал Паф и, поймав на штык какого-то зуава и тут же проломив голову прикладом другому, обернулся и крикнул своим товарищам — отступаем!
В мгновение ока все, кто его услышал, передали эти слова остальным товарищам и, бросая оружие, все кинулись бежать, ударившись в панику. Майор Фриц Штойберг, увидев бегущих подчинённых, пытался призвать к их мужеству, когда этого не получилось, он вытащил револьвер и застрелил из него первого попавшегося аскера, второго не успел, вторым был Паф.
Выстрел из его револьвера пронзил грудь Штойберга, а ещё две пули не дали ему никакого шанса выжить. Оглянувшись и махнув рукой, чтобы все отступали, Паф бросился дальше, возглавив бегство, на ходу подобрав чью-то винтовку.
Паника охватила весь остаток немецкого туземного войска, и оно побежало, преследуемое повстанцами.
Генерал О'Нил наконец решил, что пришёл его звёздный час и скомандовал сигнал к атаке. Но силы уже были не равны. Немецкие аскеры превратились в безвольное стадо, а повстанцы, несмотря на потери, имели перед ним двукратное превосходство. К тому же, отборные части Саида-паши только вступили в сражение.
Снова схлестнулись две волны, повстанцы были отброшены, но они атаковали снова и снова. Бросив преследовать аскеров, люди Саида-паши стали постепенно окружать американцев, не сразу понявших, в какую ловушку они угодили.
Последним ударом для О'Нила, оказалась
Внезапный удар кавалерии посеял панику в рядах американцев, неожиданно для себя осознавших, что они попали в окружение. Поневоле, О'Нил дал возможность отступить разгромленному войску Путткамера, который бросил американцев и поспешно покидал позиции с остатками выживших аскеров, оказавшихся самой дисциплинированной частью его войска.
У американцев не было такой возможности, и они погибали под ударами штыков и сабель, а потом и расстреливаемые в упор из пулеметов, подтянутых к их боевым порядкам.
Конечно, они отбивались, как могли, и даже нанесли тяжёлые потери повстанцам, в отместку за которые те не брали пленных. Лишь сам генерал О'Нил, да две сотни его подчинённых выжили в этой мясорубке и были отданы французам, а те, в свою очередь, с большим позором передали их представителям САСШ.
Паф, остановившись, стал разыскивать своих людей, разбежавшихся по саванне на пару километров. Перекрикиваясь, они начали собираться в отряд, чтобы отправиться в Банги. Все были вооружены и лишь пара особо несообразительных воинов, потеряв свои винтовки, имели только нож или штык.
Пафу пришлось побеспокоиться и о таких, он даже смог вместе со своими подручными вынести из боя станковый пулемёт с патронными лентами, который теперь тащили два дюжих негра.
Их крики привлекли к себе внимание одной из сотен спагов, что рыскали по округе, вылавливая и убивая немецких и американских солдат. Заметив беглецов, они стали настёгивать коней и, держа в руках карабины, поскакали в их сторону.
Паф лёг за пулемёт, а его подчинённый стал торопливо заряжать его лентой, остальные залегли в траве, выставив винтовки и открыв из них по берберам прицельный огонь. Спаги, ожидая лёгкую добычу и дико улюлюкая, появились впереди. Деловито заработал пулемёт, забрасывая их пулями и кося длинными очередями.
Всадники слетали на ходу и, кувыркаясь через голову, вместе с убитыми или ранеными лошадями, валились на землю. Они не ожидали такого организованного отпора и решили повернуть обратно, но пулемётчик не собирался давать им такого шанса, расстреливая в спины. Никто из сотни сбежать не успел. Наскоро обыскав трупы и бросив тяжёлый пулемёт в саванне, Паф, на ходу собирая отставших, уводил свой трёхтысячный отряд в Банги.
Йеско фон Путткамер с остатками своей армии занял оборону вокруг Дуалы, но у него оставалось всего семь тысяч аскеров, остальные либо разбежались, либо погибли. С такими силами он не в состоянии был обороняться против повстанцев, которые неумолимо приближались к ним пятидесяти тысячным отрядом. И, бросив на волю судьбы чернокожих аскеров, он эвакуировался вместе со всем белым населением.
Крейсера ещё успешно обстреливали повстанцев, которые подходили к городу, пока эвакуировалась администрация и немецкие поселенцы, но участь порта и города была уже решена.
Со слезами на глазах покидал генерал-губернатор свой кабинет и эту колонию, которой он посвятил огромную часть своей жизни. Но он был бессилен перед сложившимися обстоятельствами. Печально гудели транспортные пароходы, грустно свисали блоки портовых кранов и слышался дикий плач негритянок, с ужасом ожидающих своей участи.