Киносценарии и повести
Шрифт:
– То что тогда?
– поинтересовался с некоторой не то обидой, не то угрозою Паша.
Певица вернулась в сейчас.
– Тогда я сказала бы Вам: пошел вон!
– Даже так?!
– спросил Паша через тяжелую паузу.
Певица утвердительно прикрыла глаза: так, дескать, так!
Паша резко вышел из гримерки, хлопнув за собою дверью, так что едва не прибил ею своего заслуживающего доверия заместителя.
Певица сидела перед зеркалом-трельяжем, не зная, плакать ей или улыбаться. Потом оторвала кусок
Дверь гримерки распахнулась, явив Пашу.
– Между прочим, - в совсем каком-то детском, мальчишеском запале сказал он, - Государь Император пожаловал меня графским титулом!
И снова хлопнул дверью...
– В казино, - буркнул Паша, когда они со вторым смокингом уселись на заднее сиденье "Мерседеса"; двое бандитов устроились на передних: один за рулем. Молодой нажал на кнопочку, под действием которой опустилось стекло между передней частью салона и задней.
– Ну, а представьте себе на минутку, - сказал, - что она согласилась бы.
– Что б Вы сказали Вашей глубокоуважаемой супруге Ниночке? Я имею в виду не поездку в Крым, а дальше? Неужто развелись бы? И женились на Порошиной? Оно, конечно, понимаю, - престижно. Только думаю, что иметь такую жену - чистый ад. Невооруженным глазом видно: истеричка. Скандальная, капризная истеричка. Артистки в жены не годятся в принципе: она права.
– Заткнись, - буркнул Паша.
– Зря Вы, шеф, мне грубите. Я ведь гордый. А без меня Вы прогорите в полгода. Вот честное пионерское.
Помолчали.
За окнами текла слякотная Москва.
– Могли бы отбрить меня потоньше. Пообиднее. Сказать, например, что она на меня даже не глянула. Так... мазнула мимо, как по манекену... Но Вы этого даже не заметили. Потому - оказались вынуждены грубить...
Между тем впереди, за звуконепроницаемым стеклом шел скупой разговор и между юными бандитами.
– Мне, конечно, все равно, - сказал из них тот, который не вел машину, - но все-таки она слишком уж наглая. Поучить бы. А то никто ей, вишь, не нужен.
– Предложи, - кивнул головою в сторону перегородки тот, который вел.
– Толку, - не согласился первый.
– В благородного играет, - и тоже слегка кивнул на перегородку, обозначив, кто именно играет в благородного.
– Граф... Ты просто братану своему скажи. Пусть с дружками погоняет ее маленько. Толку от него больше все равно никакого. Алкаш... Вхожу в долю.
То ли обиженный за братана, то ли не увлекшись задачей, тот, который вел, сказал:
– Вот еще, в долю! Лично мне на все это насрать. И на бабу на эту, и на шефа...
– Ладно, - отозвался тот, который не вел.
– Про шефа будем считать, что я не слышал. Сотни твоему братану на такое дело хватит?
Тот, который вел, скорчил неопределенную гримасу, которую тот, который не вел, счел за гримасу согласия:
–
– и полез в карман за сотней.
***
– Игра сделана, ставок больше нет!
– Шарик вылетел навстречу диску, попрыгал по лункам и замер совсем в другом месте, чем предполагал Паша. Тот же, кто помоложе, Алексей, три четверти фишек, пододвинутых очаровательной крупьершей, крашеной, очень коротко остриженной блондинкой в форменном вишневом блейзере, спрятал в карман, остальные снова поставил. На последнюю четверть.
Паша полез в свой карман - там осталось две жалкие фишки.
– Одолжи!
– протянул требовательную руку Алексею.
Тот пожал плечами, протянул целую горсть.
Паша взял несколько, поставил на 13.
– Игра сделана, ставок больше нет!
И снова - кучка, пододвинутая к Алексею. И снова - Паша в нулях. И снова - протянул руку.
– Так мы минут через двадцать останемся голыми, - шепнул Алексей с ядовитой улыбкой.
– Я проигрываю свои деньги, - налился кровью уязвленный Паша, крахмальная манишка которого была уже сильно изломана и залита вином.
– Все, что взял у тебя - верну!
– И свои, и нет, - ответил Алексей.
– Деньги в деле. Что же касается Вашей зарплаты - Вы ее просадили до конца года минут сорок назад.
Паша еще сильнее, хоть казалось, что дальше уже некуда, налился кровью, готовый взорваться и подбирая слова пооскорбительней.
– Ставьте на черное, на вторую четверть и на девятнадцать, - не дал ему этой возможности Алексей, протягивая горсть фишек.
– На девятнадцать - не больше десятки. Так, для азарта...
Паша сыграл желваками, но поставил так, как велел Алексей.
– Проиграю, - сказал, - этот долг не верну.
– Больше тогда не получите, - снова пожал Алексей плечами. А сам поставил аккуратную стопочку фишек как раз на девятнадцать.
– Игра сделана, ставок больше нет!
И шарик скакнул именно на девятнадцать...
– Все, хватит! Пошли!
– буквально насильно оттащил Алексей Пашу от стола, когда выигранные фишки были собраны.
Они двинулись к бару, сопровождаемые тенями-телохранителями, а место у рулетки тут же втянуло в себя следующих желающих испытать судьбу.
– Ему - сухой мартини, мне - Манхэттен, - заказал Паша.
– Сколько там я тебе задолжал?
– высыпал на стойку пригоршню фишек, и, пока Алексей отсчитывал, попытался разразиться философской сентенцией:
– Три вещи все-таки невозможно купить за деньги...
– Молодость, - чуть пародийно начал перечислять за него Алексей.
– Молодость можно, - перебил Паша.
– В определенном смысле. А в определенном - не нужно, ибо...
– ...ибо каждый возраст имеет свои преимущества, - снова не без издевки закончил за него фразу Алексей.