Киносценарии и повести
Шрифт:
ГАИшник поглядел вслед, думая, стоит ли гнаться за гаером, решил, что не стоит, и сел за руль "вольво" - отогнать в сторонку...
***
Влад, один из бывших телохранителей покойного Паши, тот самый, что пообещал Алексею запомнить, успокаивал троих юных бандитов, тех самых, которые били Певицу раннемартовской ночью:
– Ничего-ничего, придет. Он уж две недели каждый вечер сюда ходит. Погуляет, покружится часок-другой - и домой. А один раз прямо под окном в тачке своей заночевал. Так что, - глянул на часы, - самое позднее через полчасика освободитесь. О!
– сказал, высунувшись из подворотни, да вот и он.
Бандиты тоже привысунулись.
– Да он же на ногах не стоит, - сказал один из бандитов.
–
– А бабки как же?
– крикнул вдогонку Влад.
– Отработаем, - донесся голос.
– При случае.
А Алексей был уже совсем рядом. Влад выступил навстречу.
– Привет, - сказал.
– А! Ты!
– узнал его Алексей не сразу.
– Привет, - и пьяненько улыбнулся.
– Значит, говоришь, твое дело - продавать меня или не продавать? поинтересовался Влад.
– Н-наверно, - нетвердо согласился Алексей.
– Н-не понимаю, о чем речь, но, должно быть - мое.
– А я тебе сейчас напомню, - и ударил Алексея изо всех сил, первым же ударом сбив с ног...
***
Певица подкатила к дому на своей "девятке", вышла, заперла и почти автоматически огляделась, привыкшая видеть где-то поблизости кающегося поклонника.
По инерции вошла в подъезд, да тут же и вышла. Глянула направо, налево... и пошла к подворотне, где ее, по полусмерти избитую, обнаружил несколько месяцев назад Алексей. Леха.
И точно: там он и лежал. В том же почти состоянии, только еще и сильно пьяный. Однако, сжимал в бесчувственной руке букет измятых, изломанных ирисов.
Певица, встревоженная, присела к нему: уж не убили ль?
– но он как раз и пошевельнулся, открыл один глаз: тот, который заплыл не так сильно.
– А...
– сказал.
– Ду-у-ся... Ты все же пришла... Вот и отлично, - и снова вырубился.
Певица встала, сложила на груди руки, глядя на Алексея, раздумывая, как деревенская баба.
– Ну и чего ж мне с тобой делать?
– Жить, Дусенька, - еле слышно отозвался Алексей.
– Жить. Не сердиться и жить...
– Да уж наверное, - вздохнула Певица и наклонилась - поднять Алексея.
– Господи, какой же ты тяжелый...
Лифт, как всегда бывает в таких случаях, конечно же не работал, и они начали долгое свое пешее восхождение на четвертый этаж.
КОНЕЦ
ДИССИДЕНТ И ЧИНОВНИЦА
Повествование об истинном происшествии
Разные бывают джазы, и разная бывает музыка для них. Бывают такие джазы, которые и слушать-то противно, и понять невозможно.
Н. Хрущев
Галина Алексеевна Тер-Ованесова (по мужу) служила в министерстве культуры и должность занимала весьма высокую: заведовала отделом, - другими словами, если кому-нибудь пришло бы в голову применить к ней старые, дореволюционные, навсегда, слава Богу, отжившие мерки, - была в свои едва сорок директором департамента и - автоматически - генералом. Не больше и не меньше.
Высокое положение уже само по себе делает вполне понятным и оправданным наш к ней интерес, а тут еще и подробность: вот уже лет пятнадцать была Галина Алексеевна, дама по всему положительная и до самого последнего времени замужняя, влюблена в непризнанного художника и совершенного диссидента.
То есть (если подойти к последнему определению с мерками достаточно строгими и на сей раз современными) вовсе и не совершенного, ибо писем никаких он не подписывал, в демонстрациях не участвовал, менее того: не только в демонстрациях, но и в пресловутых скандальных выставках, а диссидентом был в том лишь смысле, что не нравилось ему все это, - ну, а таких диссидентов у нас, сами знаете, пруд пруди, каждый второй, если не чаще, даже, коль договаривать до конца, - даже и сама Галина Алек! Но нет! до конца договаривать мы остережемся, чтобы как-нибудь случайно
Началась она много-много лет назад в небольшой подмосковной деревне, во время уборки урожая картофеля. Судьба ли, разнарядка ли райкома партии свела в одну бригаду вчерашнюю выпускницу Московского университета и студента-первокурсника художественного училища. Студента звали Ярополком!
Снова невольная накладка: дело в том, что как раз Ярополком-то никто и никогда его не звал: ни в те поры, ни посейчас, не назовет, наверное, и в старости, - он для всех просто Ярик, и даже вообразить его Ярополком или тем более - Ярополком Иосифовичем - столь же сложно и нелепо, как Галину Алексеевну - Галею или, скажем, Галчонком, - язык не поворачивается. Однако, хоть и Ярик, - а и тогда был он отнюдь не из тех салаг, которые, позанимавшись год-другой в районном доме пионеров и с определенным изумлением поступив в творческий ВУЗ, еще и на дипломе чувствуют себя учениками, а некоторые в воздушном, приятном сем состоянии засиживаются и до пятидесяти, - сколько он себя помнил, столько сознавал художником. Может, по этому вот самоощущению, как-то, надо полагать, отпечатлевшемуся и на внешности юноши, и выделила его Галина Алексеевна из толпы, а не по тому одному, что был он свеж, черняв и чрезвычайно собою хорош, - а уж выделив - заодно поверила на всю жизнь и в его талант.
Такая вера, да еще помноженная на донельзя льстящее ему внимание со стороны вполне взрослой женщины, - ему, пусть художнику, а - семнадцатилетнему пацану, - не могла не вызвать в Ярике соответствующей реакции, которую он тут же принял за первую любовь и которая, может, и была его первой любовью.
Словом, начало истории получилось трогательным, чистым и прозрачным и отнюдь не предвещало черт знает какой развязки: днем Галина Алексеевна работала с Яриком в паре: он рыл картошку, она - собирала в корзину, вечерами они гуляли по кладбищенской роще, разбирали надписи на крестах и обелисках, вычитали даты рождений из дат смертей, всматривались в выцветшие фотографии и фантазировали жизнеописания мертвецов, нередко забредали и в заброшенную церковь, делая друг перед другом вид, будто не замечают под ногами там и сям разбросанных антиромантических куч экскрементов, попросту - говна, тем более, что небосклон мерцал сквозь купол вполне романтически и провоцировал мечтания. Галина Алексеевна выслушивала грандиозные планы спутника, лихорадочные от молодости и мандража, и по очереди с Яриком выпивала из горл прихватываемый им иногда портвешок. Ночи они тоже проводили вместе, впрочем, в обществе всей бригады, одетые, вповалку на нарах, устроенных в недоделанном курятнике. И ни разу так и не решилась Галина Алексеевна ни поцеловать красивого мальчика, ни погладить по щеке, ни даже просто намекнуть на свое к нему особое расположение и готовность пасть, в которой, впрочем, и сама была далеко не уверена.
Хоть и красива и в определенном смысле соблазнительна, обладала Галина Алексеевна всосанным с молоком первой учительницы удивительным целомудрием: комсомолка-активистка из крупного сибирского города, она и за пять лет учебы в столице не перестала чувствовать провинциальное стеснение, которое недавний и, в сущности, безлюбый брак с пожилым Тер-Ованесовым, преподавателем журналистского мастерства и завотделом одного из партийных органов печати, не уничтожил, а, напротив, усилил. Нет, впрочем, худа без добра: стеснение было принято начальством за важность и, вкупе с протекцией супруга, обеспечило нашей героине все предпосылки для головокружительной карьеры в министерстве, куда она была распределена на должность коллежского регистра! тьфу! редактора.