Кио ку мицу! Совершенно секретно — при опасности сжечь!
Шрифт:
Действия отряда № 731, включенные в стратегический план «Кан Току-эн», — использование бактериологического оружия — планировались самостоятельно. Тайну тайн Японской империи не раскрывали даже в секретнейшем плане «Кан Току-эн». Генеральный штаб дал указания усилить подготовку бактериологической войны. В развитие стратегического плана генерал Умедзу приказал расширить изготовление бактериологических препаратов. Профессор Сиро пообещал командующему: вместо шестидесяти килограммов чумных блох — максимум, что удавалось получить в продолжение трех-четырех месяцев, теперь можно производить
— Имейте в виду, профессор, — сказал командующий Квантунской армией, — это особенно необходимо сделать, учитывая начавшуюся войну Германии с Советской Россией…
— Заверяю вас, господин командующий! — воскликнул Сиро. — Как только начнется война, мы обрушим на голову противника огромные массы смертоносных бактерий! Мы изготовим их.
Умедзу подписал приказ о создании четырех новых филиалов бактериологического центра и увеличил штат отряда № 731 еще на тысячу человек…
Над советским Дальним Востоком нависла угроза эпидемии чумы. Она должна была уничтожить жителей и оставить в целости материальные ценности. Это было частью стратегического плана «Кан Току-эн».
Но планы, как бы ни были они жестоко и хитроумно задуманы, оставались пока только планами. Не все еще зная, Рамзай ставил перед своими людьми задачу — сделать все, чтобы не допустить осуществления планов японской военщины. По мере развития событий Зорге все больше убеждался, что самоотверженная борьба советских людей на германо-советском фронте срывает замыслы японской военной клики, путает все расчеты.
В августе к послу Отту приехал с визитом военный министр Тодзио, чтобы прощупать, как обстоят военные дела в Европе. Лысый генерал с широко поставленными бегающими глазами приехал к послу в штатском и походил сейчас на осмотрительного дельца, который, прежде чем вложить капитал в дело, с пристрастием выясняет, не прогорают ли его компаньоны.
Рихард был переводчиком. Во время беседы он подробно переводил слова Отта, который из кожи лез, чтобы убедить генерала Тодзио, что будто на фронте дела идут отлично, судьба Москвы предрешена… Неуверенность ли в интонации Зорге, которую уловил Тодзио, или, быть может, чрезмерное бахвальство успехами, чему тоже немало способствовал своим переводом Рихард, но что-то насторожило Тодзио. Блицкриг-то у Гитлера не получился! Тодзио, видимо, усомнился в словах генерала Отта и уехал неудовлетворенным. Вскоре военный министр поручил Осима пообстоятельнее все разузнать в Берлине, что называется, из первых рук.
Осима довольно быстро прислал ответ. Японский посол радировал из Берлина:
«В начале августа мне стало известно о замедлении темпов наступления германских войск в России. Намеченные сроки наступления не выдерживаются. Москва и Ленинград не были взяты в намеченные сроки. По вашему поручению я обратился к господину министру фон Риббентропу, который пригласил на беседу господина фельдмаршала Кейтеля, начальника штаба верховного командования. Господин фельдмаршал разъяснил, что замедление темпов наступления вызвано растянутыми коммуникациями и отставанием тылов от передовых частей. Разрыв между планом и фактическим развитием операций составляет три недели, что в такой большой кампании не имеет существенного значения».
Рихард понимал: судьба нашего Дальнего Востока, как и всей страны, решалась теперь на советско-германском фронте, на полях Подмосковья. Все зависело от стойкости советских войск, от способности совершить почти невозможное: остановить нацистские полчища, не допустить их в глубь Советской России. И вместе с тем он понимал, что судьба Москвы зависит от того, удастся ли советскому военному командованию снять какую-то часть войск с Дальнего Востока и перебросить их на запад. Но для этого в Советском Союзе должны были знать, намерена ли Япония начать войну с Россией в этой году.
Намерения японской военщины прояснились в начале сентября. Сначала Рихард получил сигнал Одзаки — нужна встреча. Встретились днем в кафе «Империал». Одзаки уже сидел за столиком, когда Рихард появился в дверях. На улице было душно, но толстые стены сохраняли в кафе прохладу. Узкие окна-бойницы, закрытые оранжевыми шторами, скупо пропускали свет, и в помещении стоял приятный сумрак.
Пили прохладный сок с джином, болтали о пустяках, вспомнили почему-то древних японских поэтов, и Одзаки стал на память читать элегии Хитомара:
Опали листья алые у клена,И с веткой яшмовой гонец передо мной.Взглянул я на него -И снова вспомнилТе дни, когда я был еще с тобой!…Рихард попросил огня, склонился над зажигалкой, Одзаки, будто продолжая декламировать, сказал вполголоса:
— Тайный совет в присутствии императора определил направление экспансии. Слушайте…
Одзаки начал приводить выдержки из решения Тайного совета. Он не пользовался записной книжкой — неоценимое качество разведчика!
— «Япония сохраняет свою политику продвижения на юг». Это первое, — Ходзуми Одзаки громко прочел несколько стихотворных строк, потом заговорил снова, будто подчеркивая движением руки ударные слоги стихотворения. — Второе: «Если во второй половине октября мы лишимся надежды, что наши требования будут удовлетворены Соединенными Штатами, мы должны быть готовы к войне против Америки, Англии и Нидерландов». Третье: «Планы ОЦУ и „Кан Току-эн“ соответственно отодвигаются». У меня все. Мияги подтверждает сведения о предстоящих действиях флота в направлении Южных морей. Я видел его вчера.
Зорге закурил сигарету и распрощался. Информация шла вразрез с прежними сообщениями, поступавшими из военных и промышленных кругов, она нуждалась в тщательной перепроверке. Рихард неторопливо прошел через холл, рядом с подъездом на автомобильной стоянке взял у швейцара ключ от своей машины, втиснулся в старенький «опель» и поехал в посольство.
— Ты слышал новость? — спросил он у Отта, входя без предупреждения в кабинет посла. — Японский флот меняет направление, он не будет высаживать десант на Камчатке…