Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.12
Шрифт:
– Этого вы никогда не скажете. Вы не дурак. Вам не поверят и правильно сделают. Вы объясните, что как городской архитектор…
– Погоди, Танюш, пойми… Если все равно эта проклятая сапожная мастерская сохранится, то, значит, мне можно ничего им не говорить?
– Ax вот вы о чем! – Таня так громко это сказала, что Мирону Ивановичу захотелось зажать ладонью ее пухлые тубы. – Значит, я в принципе «за», но и пальцем ради этого не пошевельну.
– Ну зачем так категорично! Ты здесь чужой человек – пришла-ушла, а мне жить. Они же мне не простят, я лишусь их
– А ведь нет доверия.
– Есть. Есть добрые человеческие отношения. Я буду совершенно откровенен – мы сдаем заводской дом. Улучшенной планировки. В нем они дают мне двухкомнатную квартиру. Это не аргумент для такого светлого будущего. Там у вас проблем, может, и нет. Сколько у тебя комнат?
– Не скажу. Я тебе больше ничего не скажу.
– Но ведь часовня все равно будет стоять! Значит, кто-то другой примет меры. Кто-то более высокостоящий.
– Архитектор, – и тут Мирон увидел, как глаза Тани зажигаются голубоватым, ослепительным прожигающим светом, – ты ничего не понял. Часовня будет спасена именно потому, что ты ее спасешь.
– Нет. – Мирон покачал головой. – Не я.
– И если ты не спасешь ее добром, мы перейдем к действиям.
– К каким же, простите, вы приступите действиям в чужом веке? Вы здесь, простите, не прописаны.
– Слушайте. Я сейчас ухожу. И больше тратить времени на вас не буду. Я все объяснила. Я сказала, что мы идем в прошлое, чтобы спасти свое настоящее – и ваше будущее. Мы знаем, кто конкретно виновен в том или ином проступке против земли, воздуха, планеты, людей. Мы идем к этим людям. Мы говорим с ними добром. Но бывают случаи, когда нам попадается темный эгоист, себялюбец, преступник.
– Таня!
– И тогда мы принимаем другие меры. Неужели ты полагаешь, что ради будущего всей Земли мы пощадим нескольких подонков?
– Я тебе не давал повода!
– Я виновата. Я подумала: ах, какой милый человек! Он все поймет.
– Я все понимаю – ты не хочешь понять меня!
– Ты завтра же скажешь, что часовня остается. Даже если рискуешь потерять новую квартиру и собутыльников.
– А если нет – убьете?
Мирон Иванович сказал это роковое слово будто в шутку, но глаза Татьяны стали колючими, как обломки льдинок.
– Да, – сказала она.
– Мы для вас… так? Ничто?
– Я пошутила. Но подумай о судьбе Степанцева.
– Кого?
– Заведующего свинофермой.
Таня быстро поднялась, словно взлетела над скамейкой.
И побежала прочь.
Мирон Иванович ринулся было за ней, но понял, что бессмысленно бегать. Ему было обидно. Он не хотел ничего дурного, он хотел только, чтобы его поняли, каждый человек хочет, чтобы его понимали.
Вдали за кустами светлячком мелькнул голубой огонь.
Мирон Иванович поднялся к себе в малогабаритную однокомнатную квартиру – скорее бы в новую переехать! – лег спать и сразу заснул, хотя полагал, что будет всю ночь думать.
Ему казалось, что он только прилег, как раздался телефонный звонок. Он гремел, как колокол, он заставил вскочить, кинуться к телефону, еще не вспомнив о вчерашнем.
– Что?
– Спишь? Прости, старичок. – Это был голос заместителя директора завода. – Я думал, ты уже во дворе стоишь с рюкзачком.
– Здравствуйте. А сколько времени?
– Скоро семь.
– Я сейчас. Сейчас выйду.
– Не спеши, отдыхай. Отменяется путешествие. И шашлыки тоже.
– А что случилось?
– Через час дамбу прорвет.
– Какую дамбу? – Мирон Иванович уже проснулся, но никак не мог вспомнить никакой дамбы в Великом Гусляре.
– Не знаешь ты еще нашей специфики, Мироша, – сказал заместитель и вздохнул. – Дамба у Степанцева на свиноферме, где пруд с отходами. Все никак не наладит вывоз на поля. Вот этот пруд каждый год переполняется и – уух! – прорывает! Черт знает что! Надо же, чтобы сегодня!
– Куда прорывает?
– В реку, куда же еще. Каждый год. Так что до завтрашнего дня к реке не подходи. А какая рыба сбежит от этого навоза, ей надо недели две, чтобы вернуться. Усек? Вся рыбалка прикрывается.
– Надо же принять меры!
– Какие?
– Всех мобилизовать – молодежь, школьников, чтобы дамбу укрепить.
– Во-первых, там вонь – с мобилизацией не выйдет. Во-вторых, зачем ее укреплять? Ее укрепишь, через две недели все равно прорвет – еще хуже. Нет, стихийное бедствие должно быть стихийным. Ты спи, отдыхай, только к реке сегодня не ходи.
Заместитель хихикнул, но как-то невесело и повесил трубку. Мирон Иванович отдыхать не стал. Он уже окончательно проснулся и все вспомнил. И вчерашнюю Таню, и сомнительную – теперь, ярким утром, она казалась сомнительной – историю с фотографиями. Почему он поверил ей? Это же чепуха. Может, потому, что светилось платье?
Ему захотелось выйти к реке. Пока еще можно. Он оделся и пошел. У скамейки остановился, как будто там мог остаться след Тани. Никакого следа не было. Потом он пошел вниз, к реке. Сапожная мастерская еще была закрыта, но за забором шумела машина – стройку гнали в две смены. Он поглядел на сапожную мастерскую, но угадать в ней той часовни с фотографии не смог. И это еще более укрепило его в мысли, что он стал объектом злого розыгрыша, и стало стыдно, что он унижался перед этой студенткой.
Он остановился на высоком берегу реки. Далеко справа была видна баржа-ресторан. «Если прорвет, – подумал он, – то на баржу тоже не поедешь». И он начал раздражаться против этого заведующего. Как его фамилия – Степанцев? А что говорила Таня? «Подумай о судьбе Степанцева». Она знала о нем. Значит, она имела в виду прорыв дамбы. И штраф, который тот Степанцев заплатит рыбоохране. И Мирон Иванович снисходительно улыбнулся, потому что Степанцев каждый год платит эти штрафы – привык. Наверное, субъективно, подумал Мирон Иванович, Степанцеву, как рыбаку, горько сознавать, сколько рыбы гибнет, но что поделаешь? Через час прорвет? Час уже прошел. Может, пойти поглядеть на дамбу, что-то придумать – он же главный архитектор города. Но тут Мирон Иванович вспомнил об отвратительном запахе, который исходит от того пруда. Нет, туда он не пойдет.