Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.12
Шрифт:
– Ну уж и гладит! – засмеялся Грубин.
– Морально гладит. А она хвостиком виляет.
– Он, наверное, сам себя со стороны не видит, – сказал Удалов. – Это часто бывает с людьми. Даже удивляешься порой – ну как же ты не видишь, что ты скотина!
– А что делать? – спросил напряженно молчавший Минц, что свидетельствовало о бурной работе его мысли. – Как открыть истинное лицо? По собаке?
– Чудесная мысль! – донесся сверху голос Ложкина. – Вижу волкодава – и сразу
– Я же не о действиях, – возразил Минц. – Я хотел обратить ваше внимание на неточность выводов, которые можно сделать из нашего наблюдения. Не раз человечество пыталось найти способ определить наклонности и способности человека по формальным признакам. Одни искали преступников по форме черепа, другие гениев по почерку, третьи определяли характер с помощью звезд.
– Хорошо вам говорить, ученым, – откликнулся Ложкин. Сказал он так, чтобы его опровергли, потому что считал себя человеком грамотным и в свое время, пока еще перо рука держала, сочинил немало кляуз в журнал «Знание – сила». Даже печатали их порой.
Но никто Ложкина не опроверг, никто не закричал: «Ты у нас первый ученый, дедушка Николай!»
– Конечно, – сказал Удалов, – легко было бы жить, если бы каждому человеку выдать по лицу, которое бы соответствовало его поступкам и душевному состоянию. Посмотрел на человека – и сразу на другую сторону улицы. Потому что видишь не лицо, а убийственную рожу.
– Интересная задача, – задумчиво произнес Минц. Словно задачу эту задали ему и он готовился ее разрешить.
– А как этого добьешься? – подумал вслух Грубин, который и сам был не последним изобретателем.
– Впрыснуть! – не выдержал Ложкин. – Каждому впрыснуть средство от лжи. А то идет, видите ли, улыбается, красавчик! А сам только что тетеньку задушил.
– Не получится, – сказал Минц, подумавши. – Люди куда сложнее, чем вам кажется. Человек – это целый мир. Он может быть сейчас грабителем, а через полчаса вытащит ребенка из проруби или в горящую избу войдет.
– Но все равно, – подзуживал соседа Удалов, который подумал, как будет славно, если он придет домой, а у Ксении все на лице написано и не надо гадать. Успеешь принять меры против семейного конфликта. – Эта задача по плечу только гению.
– Если вы имеете в виду меня, то я не претендую на уникальность, – скромно возразил Лев Христофорович. – Я всегда с благодарностью вспоминаю своих учителей – Ньютона и Эйнштейна.
– Их с нами нет, – сказал Грубин.
– В самом деле? – рассеянно спросил Минц и, неожиданно поднявшись, быстрыми шагами пошел в подъезд, к себе. Думать. Творить. Пробовать. На горе или на счастье человечества.
Дня
На четвертый день веселый Минц с утра включил оживленную музыку Гайдна, отворил окно, потопал немного, изображая зарядку, выпил принесенное Ксенией молоко, а потом отправился к Удалову. Корнелий только что вышел из ванной, побритый и добрый.
– Корнелий, кажется, я решил проблему, – сказал Минц.
– Истинной рожи? – догадался Удалов.
– Или истинного лица.
– Вы проходите, проходите. Ксюша, принесешь каши Льву Христофоровичу?
– Несу! – откликнулась Ксения. – Вам с молочком или с вареньем?
– С медом, – ответил профессор и продолжал, обращаясь к Удалову: – Мы с вами пошли по неправильному пути. По пути, лишенному парадоксов. Мы хотим увидеть истинное лицо человека. Но зачем?
– Чтобы он стал лучше, – без запинки ответил Удалов. – Или чтобы задержать его и сдать в милицию.
– Именно твой первый ответ, Корнелий, меня порадовал. А второй огорчил. Мы хотим увидеть истинное лицо человека, чтобы уменьшить на планете число преступлений и злых дел, изжить несправедливость и жестокость. А для этого надо, чтобы человек увидел самого себя!
– Не понимаю, – сказал Удалов.
Минц не спеша поскреб ложкой по тарелке, собрал с каши мед и сунул в рот.
– А когда человек увидит собственное лицо таким, каков есть его внутренний облик, он ужаснется и скажет: что я наделал! Каждый из нас живет с самим собой, и воспитание человечества я переношу на индивидуальный уровень.
Удалов ничего не понимал.
– Сиди здесь, я тебя позову, – приказал Минц.
Он поднялся из-за стола, подошел к платяному шкафу, узкая створка которого была зеркальной, вынул из кармана пузырек с какой-то мазью и ватку. И, потряхивая пузырьком, чтобы мазь попадала на ватку, он стал возить ваткой по зеркалу.
Когда работа была завершена, Минц сказал:
– Теперь подождем, пока просохнет.
Удалов сделал вид, что ничему не удивляется, хотя не переставал удивляться гениальности Минца, и принялся за чай.
Но не успели они допить чай, как Лев Христофорович, кинув взгляд на зеркало, произнес:
– Ну вот, все готово.
– Что готово?
– Истина, Корнелий. Подойди к зеркалу.
Корнелий послушно поднялся и подошел к зеркалу. И ничего особенного не увидел. Полчаса назад это же лицо он лицезрел в ванной, в тамошнее зеркало.