Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4
Шрифт:
– Мы собрали вас вместе, – наконец заговорил майор, – потому что вы все больны. Болезнь ваша именуется амнезией, или потерей памяти. И это произошло в тот момент, когда наши враги, паршивые и жестокие ублюдки, захватив вас в плен, пытали вас и мучили. В таких случаях организм человека, защищаясь, выключает память. Я понимаю... – Он оглядел нас медленным взглядом ящеричного индюка, как бы проверяя, нет ли в ком излишнего понимания. Убедился в том, что мы ничего не поняли, и это его порадовало. – Я понимаю, что до вас мои слова не доходят. Но это первое наше занятие. Моя цель – вернуть вас к сознательной жизни,
Этот монолог удовлетворил идеолога, и он еще некоторое время чесал себе грудь.
По какой-то причине, понял я, просто так выдать нам оружие и отправить в бой они не могут. Нас надо обрабатывать.
А кто же такой Яков Савельевич? Это наш доктор! Это наш институтский доктор... Я готов был поднять занавес над своей проклятой памятью, но тут майор заговорил вновь и все испортил.
– Все мы – граждане миролюбивого государства, страны, которую принято называть утопией. Но для нас это просто страна, это наш дом, это наша колыбель.
Майор поднялся и сделал шаг в сторону. Я заметил, что справа от его стула стоит ящик. Он нажал на одну из кнопок сверху ящика, на его передней панели загорелась красная лампочка. Майор нажал на другую кнопку, и тихая, ласковая, чем-то знакомая мелодия, схожая с колыбельной, зазвучала в нашем учебном зале.
– Под эту музыку... – продолжал майор, гипнотизируя нас – вот это я уже почувствовал, этому я знал смысл и цену и этому я мог противостоять. – Под эту музыку наши матери качали нас в колыбельках. Но где наши колыбельки? Где наши матери? Они убиты, изнасилованы, замучены врагами!
И хоть я понимал, что идет сеанс гипноза, и сам мог кого угодно загипнотизировать, во мне поднималась слепая и тяжелая ненависть к недругам, темным, безликим и страшным, которые пришли сюда и измывались над самым дорогим, что есть в моем сердце.
Майор шевелил тонкими губами из-под клюва, он шептал что-то – он продолжал трудиться так упорно, что его лоб заблестел от пота.
«Расскажи, – мысленно просил я его, – что же здесь происходит?»
– Однажды на рассвете, – сказал майор, как бы отвечая на мой немой вопрос, – без объявления войны орды ублюдков, тяжеловооруженных, оголтелых, стремящихся к грабежу и убийствам, живших раньше на склонах гор и смущавших набегами наши равнинные селения, перешли границу и вторглись на наши плодородные поля.
Майор тяжело вздохнул.
– Нападение было неожиданным, и в первых невыгодных для нас боях погибли лучшие воины. Однако нам удалось собрать все силы и остановить врага. Вот уже второй год мы удерживаем врага на подступах к нашей столице. Но это дается за счет громадных жертв. Враги смогли охватить и отрезать нашу Южную армию. Третий месяц она сражается в окружении, не получая помощи. Там наблюдаются случаи смерти от голода.
Майор шмыгнул носом, возможно, всхлипнул. Было не холодно, но нельзя сказать, что мы находились где-то на юге, – замерзнуть не замерзнешь, но и загорать не ляжешь. И купаться не тянет.
– Пока что мы концентрируем силы, чтобы прийти на помощь Южной армии. Для этого мы должны отразить основное наступление ублюдков – на столицу. Для этого мы оттесняем
Никто не откликнулся. Я даже оглянулся, надеясь, что поднимется рука. Мне самому стало интересно, где расположено это озеро.
– Головой не вертеть! – прикрикнул на меня майор. – Глядеть мне в глаза и внимать!
– Слушаюсь, – ответил я.
– Когда подойдет время, я все тебе сам объясню, курсант, – сказал он, обращаясь прямо ко мне. – А сейчас – слушай.
– Слушаю.
– Вчера, как раз перед вашим приездом, – сообщил майор, – произошло отчаянное, я не побоюсь этого слова, отчаянное сражение между нашими доблестными войсками и ордами ублюдков. Мы вынуждены были уступить первую линию обороны и отойти на более выгодные позиции. Должен вам сказать, что оголтелым ублюдкам удалось ворваться в наш лазарет, где лежали страдальцы – отважные наши бойцы. Все они были зверски замучены. Но еще худшая судьба ожидала врачей и санитарок в лазарете. Вы можете догадаться, что они были изнасилованы и буквально растерзаны... и это ваши сестры и невесты!
Последние слова он выкрикнул, и по толпе курсантов прошла волна гнева. Я ощутил ее и был ею захвачен. Я еще не знал, кто такие ублюдки, мне еще не рассказали, чем же они отличаются от нас, хороших, благородных людей, но я знал, кого мне надо уничтожить для того, чтобы наступил мир на земле и чтобы вновь расцвели наши нивы и сады.
– Так как вы, мои друзья, – продолжал майор-идеолог, – попали под действие отравляющего газа, который враги распыляли с воздушных шаров, то сейчас мы перейдем к следующему уроку в курсе восстановления памяти. Мы будем смотреть фильм о нашем городе, о нашей довоенной жизни. Это делается с одной целью – помочь вам восстановить память и вернуть в ваши души то теплое, живое, родное, что не умерло и не могло умереть после диверсии ублюдков.
Широким жестом он показал на экран. Сейчас оттуда должна выскочить его ассистентка в серебряном трико.
Но за нашими спинами зажужжал старинного вида кинопроектор, и я увидел, как прямоугольником в глубине эстрады загорелся белый экран и на нем сначала побежали различные цифры и значки, означающие начало части. Потом пошел черно-белый фильм, очень для меня интересный, потому что именно с этого фильма и начиналась моя работа – я включился, я вспомнил, кто такой Михаил Степанович и кто такой я, Юрий Гагарин, – тезка первого космонавта и в то же время неполноценный инопланетянин, младший научный сотрудник без степени Института экспертизы, или, точнее, шестнадцатой лаборатории, – понимай как знаешь. Я вспомнил все, о чем вы знаете и без меня, и даже родинку на плече Катрин.
Но главное, я понял, что с этого момента я должен быть хитрым как змей – я не должен попасть под подозрение, тем более если они меня уже подозревают. По крайней мере человек во френче, который нас встречал, отнесся ко мне прохладно. Но ничего, я буду стараться. Стараться быть тупым, когда вокруг тупые, и становиться умным, когда поумнеют все вокруг.
Я отвлекся на несколько секунд, собирая свои мысли и приводя их в порядок, и постепенно увлекся фильмом, который нам показывали.
Это был довольно большой город, российский, без сомнения, российский, но чем-то чужой.