Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.9
Шрифт:
– Я вас не понимаю.
Голос Осетрова звучал настолько неубедительно, что любому понятно было, что он просто тянет время и соображает, продолжать ли запираться или сменить пластинку.
– Значит, все-таки подсмотрела, – сказал он.
– Подсмотрела, – согласился Шустов.
– Это он про меня, – прошептала Роза. Она догадалась и была этим горда.
– Хорошо, я все расскажу. Совершенно честно, но попрошу вас, по крайней мере пока, не записывать мои показания. Примите их в устной форме. Я, в силу своего
– Правда? – тихо спросила Соколовская.
Может, она тоже тайная или явная коммунистка?
– Врет, – ответила Лидочка. – Он был чиновником в ЦК. Таких там пруд пруди.
– Наверное, вы правы, – согласилась Соколовская, – хотя в любом случае интереснее, если ты поймала в чужой постели министра или члена Политбюро.
– Мы тут ни к чему не призываем, – заметил Шустов. – И уж я буду решать, что включать в протокол, а что не включать. Как мне кажется, гражданин Осетров, вы здесь не в таком положении, чтобы ставить мне условия.
– В таком случае я ничего говорить не буду.
– Уж лучше говорите, – возразил Шустов.
– Правильно, – подтвердила его слова Роза, – чего уж там.
– Хорошо, – сдался Осетров. – Я подтверждаю. У меня были интимные отношения с Аленой Флотской, однако я должен вас предупредить, что не являлся их инициатором. Я и не думал ухаживать за молодой женщиной, у меня нет таких склонностей. Но дело в том, что в тот период жизни, три года назад, я находился в подавленном состоянии после разгрома нашей партии и потери места, положения, даже уважения товарищей… Честно говоря, вы можете представить ситуацию, когда еще вчера вы вызывали на ковер директора института, а сегодня должны отчитываться перед заведующим отделом? И еще быть благодарным этим людям за то, что они вас не вышвырнули на улицу… Поймите меня правильно: я остаюсь высокого мнения о моих коллегах. Им ведь тоже было нелегко – пригласить меня, когда идет охота на ведьм, когда само слово «коммунизм» подвергается надругательству…
– Вы могли бы конкретнее? У меня много дел, – прервал его Шустов.
– Я хочу дать вам общую обстановку, в которой произошло мое сближение с Аленой Флотской. Алена была в те дни редким существом, которое, казалось, меня понимало. Я принял ее маневры за чистую монету, потому что моя душа стремилась к какому-то очищению. Я понятно выражаюсь?
– Для меня – понятно, – ответил Шустов. Инна хмыкнула.
Осетров не уловил иронии Шустова. Он слышал только себя.
– У меня было мало женщин, я всегда старался оставаться добрым семьянином, сохранять верность моей супруге.
Еще бы, у вас с этим было
– Но все же бывали исключения? – съязвил Шустов.
– Очень редко. В длительных командировках, вы понимаете?
– И что же произошло с Еленой Сергеевной?
– Мне показалось, что она выгодно отличается от других молодых женщин своей образованностью, чуткостью, открытостью…
– Я вас слушаю, продолжайте.
– Я пытаюсь вспомнить, понять… как это произошло.
– Наверное, на каком-нибудь юбилее, дне рождения, празднике? – пришел на помощь Шустов.
– Почему вы так подумали?
– Потому что обычно интеллигенты выпивают на службе, потом говорят о политике, а потом едут к любовницам, – сказал Шустов.
– Ну, вы упрощаете, – возразил Осетров.
– А если усложнить?
– Усложнить?
– Давно вы стали любовником гражданки Флотской?
– Господи! – вырвалось у Осетрова. Лидочка поняла, как одним ударом Шустов уничтожил и опошлил все еще сохранявшиеся руины романтической любви. От нее ничего не оставалось три дня назад, но теперь она, возможно, начала вновь воздвигаться в воображении Осетрова. И тут на пути тебе попадается прожженный, насквозь циничный милиционер.
– Вы встречались у нее на квартире? – Шустов торопил события.
– Да, – прошелестел Осетров. Женщины под дверью еле различили ответ.
– Это продолжалось…
– Около трех лет.
– Вы ездили вместе на курорты, в круизы, за рубеж?
– Помилуйте! – воскликнул Осетров. – Откуда у меня на это средства?
– Она предложила вам покинуть семью?
– Она этого не предлагала. У нас были отличные отношения.
– То есть вас это устраивало – любовница с отдельной квартирой, куда можно ходить, когда вам удобно, никто не мешает.
– Вы не имеете права вести допрос в таком тоне! Это пытка.
– А ты как ее пытал? – сурово произнесла Роза. – Я все лейтенанту расскажу, я женщина честная, я врать не буду, она на лестницу за ним бегала, она на него кричала, что жить не может.
– Так я и думала, – вынесла свой вердикт Инна Соколовская, поправляя погон.
– Могу ли я записать от вашего имени, – услышали они голос Шустова, – что «наши отношения ничем не омрачались, и мы не намерены были их изменять»?
– Если вам так удобно, записывайте.
– Почему же она угрожала покончить с собой?
– Она? Угрожала?
– У меня есть на этот счет показания различных людей.
– Ложь!
– Я могу устроить вам очные ставки, – пообещал Шустов.
– Как так? Разве меня в чем-нибудь обвиняют?
– Я вас допрашиваю как свидетеля. Но вы свидетель, который говорит неправду.
– Опять подруга Соня?
– Сейчас пойду туда и скажу все, что думаю, – решила Роза.
– Погодите! – попыталась остановить ее Соколовская.