Кирилл и Мефодий

Караславов Слав Христов

Анастасий остановил коня и всмотрелся в сумерки. Глаза стали близорукими от непрестанной работы с пергаментами, но слух был как в молодости. Ухо уловило шум. Одинокий старый путник, прислушиваясь, постоял на месте, пока не убедился, что шумит вода, и поехал дальше. Однако конь увлек его к воде. Напившись, конь снова вышел на каменистую дорогу...

Анастасий хотел по крайней мере на склоне лет жить, как все, в покое и заботах о благе людей, но судьба распорядилась иначе, и он вновь беглец, беглец по чужой вине. Если бы он остался в Риме доказывать свою правоту, то не смог бы справиться с теми, кто снова поднялся против него. Ведь давно архиепископы Гунтар и Титгауд в своем письме, оставленном на могиле святого Петра, клеймили папу за возвращение отлученного Анастасия в Латеран, и разве простят его сейчас, когда потеряно благоволение Адриана? И зачем ему надо было давать советы племяннику... Молодой человек пришел к нему неожиданно — мол, возлюбленную хотят отдать за другого... На вопрос: «Что мне делать?» — Анастасий ответил! «Бороться за свою любовь»... И смотрите, как был истолкован совет сыном Арсения... И мать, и дочь похитили и убили. Зачем? Анастасий только догадывался. Что же мог бы сказать он в

свою защиту?.. Говорить, что парень не приходил к нему, нельзя, отрицать свой ответ — значит лгать. Стоит повторить его, как враги растопчут Анастасия. А ведь он не думал ни о чьей смерти, советуя «бороться за свою любовь», но разве докажешь свою правоту предубежденным? И он предпочел покинуть город, пока все не отшумит и люди не начнут рассуждать более трезво. Убийство вызвало много шума и вытеснило все другие вопросы. Так сорвались планы Анастасия помочь Константину и Мефодию. Что они теперь подумают о нем? Поверят ли в клевету о его причастности к этому мерзкому преступлению? Братья приехали из страны, в которой они прокладывали трудный путь новой письменности, стало быть, знают, что такое борьба. Знают, как дешево ценится человеческая жизнь, но вряд ли допускают, что злодеяния могут совершить и папские люди. А может, они и верят в злонамеренность этих людей, ибо сами братья немало понатерпелись от них... К чему вся шумиха вокруг встречи Константина и Мефодия в Риме, если их вопросы все еще ждут ответа? Ведь это же умышленная игра! Непрерывные шушуканья с немецкими священниками, постоянные переговоры, тайные и явные, встречи с глазу на глаз — не свидетельствует ли все это о тайных намерениях? Анастасий искренне хотел помочь братьям или по крайней мере открыть им правду, но, увы теперь он бессилен...

Его кратковременная дружба с Константином представлялась ему манящим светом в темной ночи. Красноречие, широкие познания Философа пленили его, и Анастасий сожалел, что им пришлось так расстаться... Он задумчиво слушал цоканье конских копыт, и в нем усиливалось чувство, что из-за внезапной вынужденной разлуки он многое теряет. Мефодий не стал близок ему, Анастасий не успел войти в его духовный мир, ибо тот все занимался сугубо практическими делами. Всегда торопился: он распоряжался всеми учениками, прислугой, конюхами. Над всеми сиял ореол Константина. Странную мягкость, усталую и мудрую, излучали его слова и глаза, бледное лицо и поседевшие волосы, исхудалое тело, снедаемое неведомой болезнью. И то же самое тело умело быть сильным, властным, его глаза могли метать молнии — но все лишь во ими человека и добра. И таких людей, посвятивших себя торжеству добра, больше уже нет, а если и есть, то так мало, что и двух жизней не хватит повстречать одного из них. Анастасий убежден: Философ никогда не поверит в злодеяние, которое молва приписала ему. И тут Анастасию подумалось: а ведь его ненавидят сейчас также потому, что он одобряет дело братьев и дружит с Философом... Люди ведь каковы — скажи им: «Солнце чище всего, обязательно найдется кто-нибудь, кто, поджав губы, заметит: «И на нем есть пятна!» Удивительно, как в этом городе скрытой злобы и интриг все еще существует уважение к братьям и их ученикам! И правильно решил Константин: им пора уезжать. Но как они уедут, Анастасий не знал... Что понесут в своих душах — радость или горечь, — только небу известно. Он может сказать лишь, что душевные тревоги Адриана и все его терзания будут сегодня использованы германскими священниками только в своих интересах...

Анастасий пришпорил коня и посмотрел вперед. Солнце уже вставало.

8

Феодоре пришлось снова менять свое имя. Епископ Формоза Портуенский перекрестил ее Марией. Он убедил ее, что Феодора — неподходящее имя, ибо является именем светской женщины (императрицы Византии) и не может лечь в основание такого важного события, как крещение болгарского народа. Имя Марии, богоматери и искупительницы страданий Христа, самое подходящее для нее. Феодора согласилась, хотя уже привыкла к прежнему имени. Оно напоминало ей о первых шагах в овладении новым учением, было частью молодости, прожитой среди других людей — чужих и одновременно близких умением пересадить ее на свою почву и привить ей свою веру. Феодора-Мария никогда не забудет жизнь в Константинополе... Сначала прибытие римских священников смутило ее. Она чувствовала себя виноватой перед знакомыми и друзьями из Царьграда за то, что ее брат так коварно отплачивает им за добро, но постепенно интересы государства заставили ее пошире посмотреть вокруг, и она поняла замыслы Бориса-Михаила: надо добиться самостоятельности болгарской церкви, в противном случае болгарский народ будет считать ее брата жалкой тенью под ногами Византии. И так как она была человеком упорным, то без промедления встала плечом к плечу с братом, очищенная от сомнений, будто воскресшая для новой жизни с именем Мария...

Тяжелые снега выпали на престольный город, и жизнь пульсировала только возле теплых очагов. Взрослые редко выходили на улицу. Одни дети, как воробышки, без конца затевали возню на снегу, наполняя шумом внутреннюю крепость. Далеко от ворот, там, где были колонны с надписями, они вылепили огромную снежную бабу, а вокруг нее расчистили каток. Феодора-Мария любила наблюдать за ними и испытывать саму себя. Она отказала многим женихам, и, если думала о мужчине, то в ней говорило врожденное чувство, которое трепетно волнует всякую женщину, когда она видит краснощеких детей и слышит их нежные, веселые голоса.

Она стояла у окна, взгляд ее был устремлен к далеким горам, а слух переполнен ребячьим шумом и гамом. В ее годы дольше нельзя оставаться на перепутье... Надо либо до конца жизни быть небесной невестой, либо подумать о доме и семье. Несмотря на упорные отказы женихам и сватам, она все еще не решалась сделать последний шаг — постричься в монахини. Когда-то в Константинополе она впервые влюбилась, поняв это по смущению и волнению, которые овладевали ею, как только она видела ожидаемого гостя... Человек, которого она любила, не подозревал о се чувстве. Он приходил в гости к своей теще, императрице, обычно с большой свитой. Пока слуги занимались лошадьми, он приводил в порядок златотканые одежды, поправлял меч и лишь тогда поднимался

по мраморным ступеням. С трепетом Феодора ловила каждый его жест и шаг. Это был второй муж старшей дочери императрицы, что, однако, не помешало полонянке влюбиться в него. Родовые привычки жили в ее крови: она не ревновала его к жене. Она открывала его для себя, принимая со всем плохим и хорошим, что в нем было. В сущности, плохого она не видела. О его недостатках говорила Феодоре императрица: он был робким, не гонялся за постами, не стремился сделать карьеру, не хотел бороться против Варды. Во всем этом Феодора ничего плохого не видела. Можно было сочувствовать ему только в одном — он не имел детей. Императрица обвиняла в этом его — и, вероятно, была права, так как ее дочь имела сына от первого брака. А у него в роду был бездетный дядя, и теперь жизнь обездолила его самого. Молодая полонянка жалела его. Она часто в ночной тишине думала, сколько детей подарила бы ему, если б он по-хорошему посмотрел на нее, если бы провидение указало ему на нее...

И он заметил Феодору... Разумеется, она не родила от него. Все было так кратко и тайно, что до сих пор кажется сном, давним неснившимся сном... Он был слаб духом, а она открывала в себе прекрасное материнское чувство заботы о слабых... Отсюда и та теплота, с которой она позже относилась к Иоанну. В нем Феодора видела не мужчину, а перепуганного жизнью человека, посвятившего себя божьему стаду, служению ближнему... Поэтому она не могла понять его странного взгляда, отяжелевшего от тайного желания и от недоверия... Противоречия в характере Иоанна и жесткая преграда, которую он часто воздвигал между собой и окружающими, заставили Феодору-Марию задуматься о его судьбе и искать для него оправдания. Он, конечно, отличался от остальных людей, но жизнь дала ему все то же, что и другим! Даже нечто большее... И все же он ушел из нее, пройдя загадкой мимо княжеской сестры и исчезнув не в дебрях лесов Брегалы, но в дебрях божьей тайны... Был ли Иоанн святым человеком? Наверное, да... Он отказался от всего земного, общался с богом в горах, на скале, вел суровую жизнь в пещере, и, наконец, это последнее вознесение — сук на дереве... Самоубийцы неугодны церкви, но Феодора-Мария считала, что в его смерти виноваты скверные люди, приверженцы мертвого бога Тангры. Поэтому она решила увековечить его светлую память, построив келью святого Иоанна Брегальницкого.

В последнее время она неустанно искала и находила нужные приметы. Бог не может не подать небесных знаков для своих новых чад. Ей сообщали о появлении целительных родников, о каких-то таинственных всадниках с крестом господним в руках, появившихся наверху, в Патлейне. И Феодора-Мария решила попросить брата построить там святилище, в котором божьи слуги найдут приют, если они услышат голос всевышнего.

Борис-Михаил согласился.

А снег все так же искрился перед ее глазами, и ровное белесое небо, придавившее город и окрестности, замкнуло для нее мир в самой себе. Что случилось с тем, кто первым прикоснулся к ее губам?.. Она ничего не слышала о нем с тех пор, как императрицу заточили в каком-то монастыре, ничего не слышала, когда пошли разговоры о смерти Варды, ничего не узнала и после гонений, последовавших за приходом нового василевса... Ничего! Да и был ли он вообще на белом свете? Кто знает!.. Может, все воспоминание было порождением мечты, тайного желания быть с мужчиной... Ее губы принадлежат только святым иконописным ликам, ее мысли — всевышнему; а может, тот человек был только искушением дьявола... Нет, больше ей не нужен мужчина, ее путь ясен: он идет в вечность...

Наступили рождественские праздники — пестрое смешение нового и старого. Феодора-Мария не пропускала ни одной литургии. Слуги несли за ней мягкую подушечку, чтоб, опускаясь на колени, княжеская сестра не стукалась о каменный пол. Порой она так уходила в придуманный ею мир, что свеча в руке угасала, и лишь падающие на руку капли расплавленного воска прерывали ее оцепенение. В чем смысл ее жизни на этой земле? Учить людей любви к ближнему, самой будучи лишенной любви... Лишенной по своей воле...

Женихи уже не приходили. Боялись отказа. И она решила, что победила в себе женщину. Только дети… эти веселые дети... При мысли о них она невольно трогала груди... Неужели они так и увянут, не почувствовав губок и мягких ручонок жадного лакомки?..

Повалил упорный снег — тихий и равномерный. Днем постоянно слышалось карканье ворон. С гор спустились волчьи стаи и взяли под надзор перекрестки дорог. Люди уже опасались одни пускаться в путь. Случалось, в крепостные ворота влетали перепуганные кони с разбитыми пустыми санями. Мужчины отправлялись на поиски хозяина саней. Обычно находили его меч, лоскуты одежды и обглоданные кости... В это время начиналась жизнь ровная и бескрылая, пропахшая ладаном. Феодора-Мария посылала за изографом Мефодием. Он был единственным византийским священником, оставшимся в стране: сам пожелал, и Борис разрешил ему, ибо он был пленным.

Мефодий входил в небольшую комнатку Феодоры-Марии, и они долго обсуждали проекты святилища в Патлейне. Он все удивлялся: к чему такая спешка? Ведь еще ничего не начато, зачем же понадобились проекты? Чутье подсказывало ему, что ей нужен он — если не как мужчина, то как спутник в одинокой жизни... Феодора-Мария все еще была женщиной в силе, и изограф безмолвно и упорно ждал, когда она, как переспевший плод, упадет ему в руки... Спешка могла принести одни лишь неприятности. Ведь он пленный, а пленным вольности прощаются нелегко... Феодора-Мария и сама понимала, что за желанием беседовать о будущем духовном святилище крылось искушение. Мефодий нравился ей. Нравился его неухоженный вид, открытое пренебрежение к этой жизни, удлиненное лицо святого с холодным взглядом. Проводив его, она запиралась в молельне и мучительно пыталась подавить тайные желания. Ей казалось: если б мужская ладонь никогда не ласкала ее тело, ей легче было бы отказаться от желаний плоти; но теперь она уже почти не верила себе. Чтобы избавиться от соблазна, она решила поехать в Брегалу. Сколько раз готовились кони, но она все откладывала поездку — то из-за непогоды, то из-за неожиданно возникших дел, но, оставшись наедине с собой, понимала, что единственной причиной были ее чувства. И княжеская сестра вновь и вновь запиралась в молельне, целыми ночами металась в борьбе с плотскими желаниями, но, когда она была уверена в победе над искушением, снова возникали различные причины, чтобы отложить поездку.