Кирилл Лавров
Шрифт:
Летом 1950 года Кирилл Лавров демобилизовался и приехал в Ленинград с надеждой начать новую, совершенно неизведанную, но манящую жизнь. В одном из интервью он вспоминал: «На мой любимый Невский я попал спустя годы, после того, как сошел с поезда на Московском вокзале, после эвакуации и семи лет службы в армии. До этого всю ночь не спал в ожидании встречи с любимым городом, его воздухом. На самом деле у Питера специфический запах: он пахнет морем, водорослями, дымом. Но для того, кто здесь родился, этот воздух самый лучший, и он не может долго без него обходиться — как рыба без воды. С Невского я сразу побежал в коммуналку, где прошло мое детство. В ней было шесть комнат, и соседи все время менялись. Особенно жалко было одну соседку, старенькую учительницу Татьяну Дмитриевну — ее в блокаду убили за карточки. Рядом с домом
Вот такой была встреча с любимым городом после долгих лет разлуки, когда он видел во сне места своего детства, Неву, Фонтанку, ленинградское небо и ленинградские дожди… И, конечно, волнующей оказалась встреча с близкими — мамой, бабушкой, сестренкой Наташей, о которых он думал и тосковал на острове Итуруп.
Лавров решил показаться профессору Л. Ф. Макарьеву — известному педагогу, народному артисту РСФСР, режиссеру ленинградского ТЮЗа. «Меня не приняли в Театральный институт из-за отсутствия аттестата зрелости, — рассказывал в интервью Кирилл Юрьевич. — Леонид Федорович Макарьев… посоветовал пойти в вечернюю школу. Я попытался. Два или три дня занимался математикой, у меня поднялась температура, мне стало противно, я все бросил и понял, что в 25 лет уже не могу учиться в школе… А вторая причина, по которой ни отец, ни я не имели диплома о среднем и высшем образовании, — просто лень. Отец постоянно говорил, что это у нас в роду».
Первой причиной была, как мы уже говорили, невозможность учиться в то время, когда надо было помогать семье, быть мужчиной — и эта причина была более чем уважительна, ну а ко второй надо отнестись со снисходительностью: тем, кто прошел суровую и нелегкую школу жизни, действительно, подчас совсем непросто сесть за школьную парту, и дело не столько в природной лени, сколько в том, что, ощутив себя мужчиной, кормильцем, ответственным за жизнь семьи, трудно вернуться в детство, которое было насильно отнято.
Леонид Федорович Макарьев при той знаменательной встрече бросил фразу: «Идите прямо на сцену, как ваш батюшка». Лавров эту фразу запомнил и со временем она стала казаться ему все более заманчивой и — главное! — приемлемой. Почему бы, действительно, не попытаться перешагнуть через препятствия и оказаться сразу там, где мечтаешь быть, на сцене? И тогда Кирилл Лавров отправился в Театр Ленинского комсомола. Но встреча с Товстоноговым, как уже говорилось, так и не состоялась — вряд ли Георгия Александровича могла привлечь идея взять в театр непрофессионального актера, даже и сына известного Юрия Сергеевича Лаврова. Кирилл Лавров прождал какое-то время на служебном входе, а потом ушел, как вспоминает Наталья Александровна, страшно ругаясь. Вероятно, судьба решила, что еще рано, еще не пришло время этой встречи, которая подарит Кириллу Лаврову высочайшую профессиональную школу и своего на всю жизнь режиссера, а Георгию Александровичу Товстоногову — умного, тонкого, замечательного артиста и верного друга…
Должны были пройти еще годы, чтобы это случилось…
Но Лавров был слишком молод, горяч и энергичен, чтобы просто сидеть и ждать своего часа. В это время в Ленинграде проходили гастроли Киевского академического русского драматического театра им. Леси Украинки. Конечно, первым делом Лавров решил посоветоваться с отцом. Юрий Сергеевич решительно выступил против: как мог, он отговаривал сына от актерской стези, хорошо зная, как зависит артист от множества обстоятельств, как причудлива актерская судьба, как резко может сломаться не только творческая, но и человеческая жизнь. Тем более, справедливо считал Юрий Сергеевич, у сына все благополучно складывается с военной карьерой — вот она, самая что ни на есть мужская профессия, чего еще желать? Да и особого таланта в Лаврове-младшем Лавров-старший не обнаруживал, искренне переживая, что сын вынужден будет всю жизнь бегать пятым стражником или, в лучшем случае, произносить: «Кушать подано».
Однако доводы отца Кирилла не убедили. Тайком он все-таки показался К. П. Хохлову «на предмет зачисления во вспомогательный состав труппы», и — был принят. Что тут решило дело? — авторитет Юрия Сергеевича в Театре им. Леси Украинки и желание помочь его сыну пусть даже и против воли отца? Удивительное обаяние светлоглазого юноши с поистине завораживающей, подчиняющей себе улыбкой? Проблески таланта, замеченные прозорливым и опытным Константином
В этот день ему исполнилось 25 лет.
Я пытаюсь представить себе этот день: ослепительно-синее небо, уже начинает золотиться листва деревьев, сияют купола церквей, разбросанных по всему городу, широкий и величественный разлив Днепра, щедрое солнце, в лучах которого еще можно погреться. А в двух шагах от театра бурлит шумный Крещатик, главная улица украинской столицы.
Знаменитая лавочка у служебного входа в театр, где так любят сидеть с папиросой или просто так после репетиции и перед началом спектакля артисты (несколько лет назад это крыльцо театра с лавочкой было восстановлено замечательным театральным художником Давидом Боровским — только теперь это отгороженное, мемориальное пространство, а на скамейке запечатлены имена тех, кто любил сиживать на ней). Вот он подходит к крылечку, направляясь на первый в своей жизни спектакль, здоровается, ему отвечают, с улыбками поздравляют — в театре к Кириллу Лаврову отнеслись доброжелательно, несмотря на то, что держался он немного скованно, очень боялся, что его будут воспринимать лишь как сына выдающегося артиста. Об этом рассказал по моей просьбе киевской журналистке А. Подлужной замечательный артист Театра им. Леси Украинки Николай Николаевич Рушковский. Они с Лавровым пришли в театр почти одновременно и дружили до последних дней жизни Кирилла Юрьевича:
«Семейство Лавровых — замечательное семейство. Какое-то время оно существовало вопреки советской власти. Отец Юрия Сергеевича был — то ли настоятелем, то ли даже директором гимназии на Гороховой в Санкт-Петербурге, попечителем которой был Николай Александрович Романов. Он был махровым монархистом и не помню уж точно, в февральскую или октябрьскую, он уехал из Петербурга и закончил свою жизнь в Белграде.
Юрий Сергеевич, когда создавался Большой драматический театр, поступил туда каким-то сотрудником, потом стал актером. Он очень дружил с Максимовым. В то время там был очень интересный круг замечательных людей — Юрьев, Горький, Блок — создатели театра. Он вращался в этой среде. Говорю со слов завлита Художественного театра Павла Александровича Маркова — Юрий Лавров был для Петербурга значительно крупнее, интереснее и любимее, чем, например, Романов, который был просто баловень судьбы в Александринском театре. Лавров был молодой артист, которого пригласили в Театр к Мейерхольду. Как-то он пришел на репетицию и сел тихонько в зале. Мейерхольд его обнаружил и сказал — выйди на сцену и спросил у всей труппы, которая была в зале: вы знаете, кто это такой? Молчание. — Тогда вы ничего не знаете! Но Лавров проработал у Мейерхольда год. Он снимался в кино, немного, но все же снимался, у „братьев Васильевых“. Лавров был из тех людей, которые не скрывали своего происхождения, но в то ужасное время остались живы.
Его сын Кирилл, когда кончилась война, хотел пойти в артисты. И мама была артисткой и отец — одна дорога, казалось бы. Но Юрий Сергеевич ни в коем случае сына не пускал в театр. И Кирилл сам поговорил с Константином Павловичем Хохловым и тот взял его в Театр им. Леси Украинки. Он прослужил в нашем театре пять лет, с 1949 по 1954 год и любил повторять, что это замечательный театр. Ушел из Русской драмы Кирилл потому, что Хохлов ушел из театра. Тогда многие артисты высокого положения уверяли, „если уйдет Хохлов — и я уйду“. Никто не ушел. Режиссера Соколова, правда, уволили. А Кира с женой Валей сели на свой несчастный „москвич“ и поехали в Ленинград.
В нашем театре Кирилл Лавров в первый год сыграл: „Живой труп“ — половой, „Хождение по мукам“ — массовка, „Наш современник“ — человек с конем, еще всякие маленькие рольки. Потом, уже в „Директоре“ — эпизод. А в „Рассвете над Москвой“ — довольно приличная роль — Игоря Ветрова, он был там партнером Мальвины Швидлер. Во „Врагах“ в 1951 году он играл Грекова, в 1952 году — Сильвио — в „Слуге двух господ“. Потом „Маскарад“, „Новые времена“, в „Весне в Москве“ играл потрясающе Соловья вместе с Черновым и Дмитрюком. Потом были такие роли проходящие. В „Ромео и Джульетте“ — массовка, в „Давным-давно“ — гусар Ржищев. И блестяще играл Алексея в первой пьесе Розова „В добрый час“, которая шла в нашем театре очень хорошо. Это уже было по-настоящему, это было из того, что можно предъявлять. Вот в таких ролях Кирилл формировался как актер.