Киров
Шрифт:
Это депутатское хамелеонство объясняется тем, что огромное большинство наших депутатов, в силу многих условий, имеют весьма отдаленное отношение к населению. Депутаты часто совершенно не связаны с пославшими их, и поэтому на всякое свое поведение они смотрят с точки зрения «как прикажете». Куда подует политический ветерок, в ту сторону и поворачивается большинство думских законодателей».
3 ноября газета вышла в свет. Заметались и полиция, и прокуратура, и чиновная рать начальника Терской области, который был одновременно наказным атаманом терского казачьего войска. Кирову и издателю Казарову угрожали судом, тюрьмой. Замышляя расправу, но не решаясь пока арестовать ни того, ни другого,
13 ноября его оштрафовали на крупную сумму в сто рублей за статью Кирова «Еще панама», напечатанную прежде, чем «Простота нравов».
7 декабря издателя оштрафовали уже на двести рублей за статьи Кирова «Ликвидация стачек» и «Четырнадцать часов труда».
31 декабря — сто пятьдесят рублей штрафа за статьи Кирова «Начало конца» и «Дневник журналиста».
5 января 1913 года — пятьдесят рублей штрафа за статьи Кирова «Тревога в Китае» и «В военном мире».
9 января прокурор предложил начать уголовное преследование Кирова за «Простоту нравов».
12 января судебный следователь принял к исполнению предложение прокурора.
18 февраля городовой вручил Кирову повестку — прибыть наутро к следователю.
19 февраля Кирова допрашивали. Он вежливо пожалел следователя за его запоздалые и совершенно напрасные старания. В связи с трехсотлетием царствующего дома Романовых со дня на день ожидается высочайший манифест об амнистии. Под амнистию, несомненно, подпадет и это надуманное судебное дело. Так что господин следователь и другие господа утруждали себя даром, даром выматывали свои и не только свои нервы.
28 февраля следователь вынужден был признать, что дело Кирова подлежит прекращению согласно пункту I параграфа XVIII царского манифеста от 21 февраля.
27 марта 1913 года суд прекратил дело о «Простоте нравов».
В полиции, в жандармерии никого не удивило, что журналист, которого власти изводили около пяти месяцев, захотел развеяться. Не удивило, наверное, и то, что его, взявшего Казбек и Эльбрус, опять потянуло в горы. Правда, альпинистский сезон еще не начался, но Сергей Миронович вдруг стал интересоваться пещерами, скалами, увлекся охотой. В пещере Кинжал и на какой-то круче, говорят, видели высеченные отметки: «Киров, 1913». А ружье он, говорят, подарил потом сельскому учителю, согласившемуся быть переводчиком: охотником-то Сергей Миронович стал лишь в двадцатых годах.
На случай, если за ним негласно следят, он для отвода глаз взбирался на головокружительные кручи, постреливал, заглядывал в пещеры, словно исследуя их. И беспрепятственно, не вызывая никаких подозрений у властей, Киров провел несколько дней в горных селениях Кабарды и Балкарии.
Определенные знакомства он завязал там еще в 1911 году благодаря невольному содействию адвоката Далгата, который по просьбе своих клиентов, местных крестьян, неоднократно составлял для них жалобы и прошения. Собираясь тогда на Эльбрус, Киров взял Далгата в спутники. Достичь вершины адвокат не сумел и повернул обратно на полпути, но пользу принес, не подозревая о том: накануне восхождения ввел Кирова в дома ряда горцев. В 1912 году Сергей Миронович восстановил прежние знакомства. От Далгата, Беме и других владикавказских адвокатов, а также от кооператоров Сергей Миронович уже многое знал о нуждах, о земельных тяготах кабардинской и балкарской бедноты.
Теперь на эту бедноту свалились новые беды. Балкарская знать, закрыв вход в Черекское ущелье, самовольно лишила крестьян доступа к пастбищам. Кабардинские князья и кулаки присвоили пастбища на Золке. Крестьяне попали в безвыходное положение и волновались, не зная, что предпринять. Киров
— Вся земля принадлежит всему народу.
Звучало это в равной мере убедительно как по-русски, так и в переводе на кабардинский и балкарский.
Киров также говорил, что не княжеская знать, а народ славится умением выращивать великолепных скакунов. После этих слов, простых и сочувственных, пустозвонством звучала хитроумная выдумка богатеев и подкупленных ими царских чиновников: они твердили, что бедноте под силу только баранов пасти и что лучшие пастбища следует отдать крупным коннозаводчикам, поставляющим армии высокопородистых лошадей.
Рассуждения и советы Кирова запечатлевались в уме и сердце у многих крестьян.
Среди них был Бетал Эдыкович Калмыков, двадцатилетний кабардинец, которому Киров, можно сказать, дал путевку в большую жизнь.
Герой гражданской войны, Бетал Калмыков в мирные годы руководил Кабардино-Балкарией как председатель облисполкома, затем секретарь обкома партии. Уже в начале тридцатых годов колхозники здесь жили лучше, чем во многих других местах. Область, не имевшая промышленности, превращалась в индустриальную. В этом была доля труда Калмыкова, человека талантливого и своеобразного. Пленумы обкома он нередко проводил в колхозах. Иногда закрывал обком: все уезжали на хлебоуборку, хотя она вовсе не отставала.
— Неделю в поле поработаешь, весь год вкуснее будет хлеб.
Засушливым летом Калмыков, взбудоражив селения и города области, счел мобилизованным прежде всего себя:
— С завтрашнего дня я делаюсь поливальщиком. Буду вместе со всеми членами бюро обкома поливать колхозные поля.
В постановлении обкома он однажды записал, что пренебрежение даже к мельчайшим бытовым нуждам колхозников — прямое кулацкое дело. Он призывал сельскую молодежь овладевать техникой и, сам учась, в присутствии юных колхозников сдал экзамен на плугаря. Бросив клич — развивать альпинизм, Бетал Эдыкович сорока с лишним лет поднялся и сам на вершину Эльбруса. Калмыкова везде звали просто по имени: Бетал.
Калмыков рассказывал, что в 1913 году крестьяне собирались только мстить притеснителям, пока не приехал Киров. Он был против мести. Он обещал прислать своих людей и прислал их. Крестьяне восстали.
Кто из присланных Кировым партийцев поднял крестьян против богатеев, пока не установлено. Однако в бумагах царских чиновников и следственных материалах неоднократно подчеркивается, что восстанием руководила чья-то опытная рука и что агитацию среди горцев вели приезжие, развитые люди.
Есть основания полагать, что одним из них был Иван Никитич Никитин. За нелегальную работу его, члена РСДРП, в 1903 году исключили из Московского университета и выслали на Терек. Никитин во Владикавказе поступил на «Алагир», участвовал в первой русской революции. Познакомившись с Кировым в 1909 году, Иван Никитич затем то исчезал, то возвращался во Владикавказ. Колесил по городам и станицам как рабочий и партийный полупрофессионал, как организатор стачек — видимо, выполняя задания Сергея Мироновича. По крайней мере достоверно известно, что Никитин поддерживал связь с партийными организациями Грозного, Пятигорска, Минеральных Вод, Нальчика, ездил в Баку. Владикавказская большевичка Евдокия Анисимовна Полякова говорила, что Киров еще до Октября видел в Никитине многообещающего деятеля. Нарком труда и промышленности Терской республики, Никитин погиб в 1918 году, одновременно с Федором Серобабовым. Похоже, именно Ивана Никитича подразумевают следственные документы, упоминающие конспиратора, находившегося в 1913 году среди восставших горцев и бесследно скрывшегося.