Киров
Шрифт:
Прямые и косвенные связи с партийными комитетами этим, безусловно, не ограничивались. Во всяком случае, Киров был постоянно в курсе партийных решений, читал новые произведения Ленина, получал нелегальную литературу. Кое-что перепечатывал и во Владикавказе, и в Грозном, и в Нальчике.
Сергей Миронович неоднократно бывал в Грозном, придавая особое значение этому единственному на Тереке крупному пролетарскому центру. Туда, в Грозный, по два-три раза в году приезжал Анисимов, с которым Киров сдружился. Туда, помимо Турыгина, направил Сергей Миронович молодую владикавказскую большевичку Эмму Осиповну Блок. По заданию Кирова туда, наряду
Бывал Киров также в Пятигорске, Минеральных Водах, Кисловодске, Ессентуках, привозил произведения Ленина, нелегальные газеты, листовки — не сидите сложа руки, товарищи, не сокрушайтесь, что нет у вас пока настоящей партийной организации с комитетами, собственными типографиями. Побольше внимания агитации среди мобилизованных, в воинских частях. Особенно среди раненых, ведь Терек весь почти превращается, превратится в огромный лазарет. Сергей Миронович и сам часто проникал к солдатам, придумывая для того всяческие способы. Как корреспондент «Терека» он даже раздавал в госпиталях рождественские и пасхальные подарки. Вручит подарки, а в добавление — задушевная беседа с двумя-тремя выздоравливающими, еще с двумя-тремя, еще с несколькими.
Хотя военные строгости были неимоверны, на промышленных предприятиях, в аулах, в деревне большевистское влияние не угасало. Наоборот, оно было еще ощутительней. Даже в казачьи станицы просочилось революционное брожение. В 1915 году начальник области и атаман терского казачьего войска генерал-лейтенант Флейшер в секретном циркуляре № 22 предостерегал подчиненных:
«По имеющимся секретным сведениям, революционные организации уже мобилизуют свои силы для использования крестьянских масс тотчас по окончании войны в целях развития в них недовольства правительством и возбуждения их на почве земельного их неустройства и неустройства их быта».
Начальникам округов циркуляр предписывал весьма тщательно подобрать политически благонадежных лиц на должности атаманов станиц, сельских старшин, старост, писарей. Генерал и таким лицам не очень-то доверял, повелев строго следить за ними, а чуть что — немедленно удалять с должностей.
Не только крестьян готовили большевики к политическим сражениям. Прежде всего рабочих. И не только их. Киров выработал вполне оправдавшую себя тактическую меру воздействия на массы, о которой Анисимов говорил впоследствии, на VI съезде партии:
— До переворота у нас имелась небольшая организация, преимущественно из учащейся молодежи; главной ее целью была подготовка будущих партийных работников… На создание их были направлены все наши усилия…
Вокруг Кирова собралась группа талантливых студентов, молодых интеллигентов, которых он исподволь приобщал к революционному движению. Разное влекло их к нему. Кто угадывал в нем большевика. Кому нравился он как человек и журналист. Многим же было по душе его уважение к национальной культуре народов Терека.
Некоторые горцы, получив образование, чурались всего своего, родного. Коста Хетагуров, звезда обеих Осетий, Северной и Южной, и то был у них не в чести. Это волновало Кирова.
— Непостижимо, — проронил Сергей Миронович.
В 1915 году, августовским днем, ему в «Терек» принес стихи юный семинарист. Сергей Миронович недолюбливал графоманов-курортников, валивших летом в редакцию косяками. Да и вообще был, видимо, не в духе. Как раз тогда Сергея Мироновича ожидали серьезные неприятности. Его разыскивала уржумская полиция, поскольку он не отбыл воинской повинности. Владикавказские власти хотели призвать его в армию рядовым. Короче, Киров принял семинариста сухо:
— Стихов не печатаем.
— Жаль…
В одном слове Киров услышал все, что хотел бы сказать в долгой исповеди семинарист, в будущем известный осетинский поэт Андрей Семенович Гулуев.
— Покажите стихи.
Киров прочел:
Вот и могила Баяна родимого! К ней издалека я рвался душой, К ней, приютившей поэта любимого, — Сына страдания неисчислимого, — Жаждал предстать я с горячей слезой. Плачет могила, людьми позабытая, Жалкая надпись на жалком кресте… Где же ты, сердце, тоскою убитое? Где же вы, слезы, народом излитые В скорбный ответ благородной мечте? Спи, позабытый страною беспечною! Тихо покойся в могиле немой. Там не тревожатся болью сердечною, Там, под могильными сводами вечными, Сердце не знает печали земной.— Хорошие стихи, нужные, — сказал Сергей Миронович и попросил написать к ним вводную заметку.
Заметка Гулуева не подошла. Стихи его Киров напечатал с редакционным послесловием:
«Одинокий голос, рассказывая о непосредственных впечатлениях осетина-интеллигента при посещении могилы Коста Хетагурова, вновь поднимает вопрос о достойном увековечении имени чуть ли не единственного осетинского поэта, выступившего в национальной литературе».
Вскоре Сергей Миронович поместил в «Тереке» и едкую статью молодого осетинского учителя И общественного деятеля Владимира Давидовича Абаева о неизжитом пренебрежении к памяти великого поэта и к его творчеству.
Февральская революция окрылила трудящихся Терека, вселила надежду на избавление от нужды. Забитые, не искушенные в политике, многие пошли за меньшевиками и эсерами, за буржуазными националистами.
Начальника области сменил назначенный временным правительством комиссар, ярый казачий реакционер Караулов. Национальная буржуазия сколотила какое-то подобие правительства — Центральный комитет объединенных горцев. Во Владикавказе возникли Совет, рабочих депутатов и Совет солдатских депутатов, где преобладали меньшевики и эсеры.