Кирза и лира
Шрифт:
Моральный облик и некоторые физические внешние изменения лиц будущих воинов, произошедшие на данный момент, мы уже представляем. Они не на высоте. Но это у кого хочешь так будет… если часто быть на уровне пола!.. И они, если хотите знать, еще не в армии, они в ее преддверии. А это, извините, далеко не одно и то же. Как разница между рублём и червонцем… Может и больше!.. К этому дорисуем внешние отличительные черты призывника, те, которые сейчас довольно красочно и эпатажно, дополняют его лицо.
Вся приличная одежда, которую в дорогу — там ещё, дома! — с любовью приготовила мама и бабушка, будущими солдатами — призывниками — была категорически отвергнута: «Нет, нет и нет. И это… и это, —
В результате серии ожесточенных и продолжительных внутрисемейных боев — кое-где даже с успешным применением мужской — отцовской! — физической силы — видимый компромисс, в той или иной степени все же вроде был как-то достигнут. Отец — почти у всех так — бессильно махнув рукой на этого обалдуя, в сердцах привычно отыгрался на жене:
— Во-от, во-от!.. Видишь теперь, какого придурка ты воспитала? А я ведь тебе говори-ил. Говори-ил! Защи-итничек!..
Да пусть говорит, — кто его слышит!..
Еще раньше, до этого вокзала мы, призывники, прошли все положенные нам военкомовские кабинеты и комиссии. Да-да, и ту, где почему-то самая молодая, и почему-то самая красивая, с длинными ресницами, во-от такими огромными тёмно-вишнёвыми глазищами врачиха — я, например, точно её всю рассмотрел — на вид лет шестнадцати-семнадцати — самое то, деваха! — опустив глазки в свои тетрадки, строгим голосом неожиданно говорит тебе:
«Снимите трусы…»
Представляете, не кепку или майку, а…
А мы там, призывники, чтоб вы знали, в одних трусах по кабинетам рассекали. Только в трусах. Говорит это врачиха совсем неожиданно, беспардонно, или как там правильно сказать, нагло, в общем, прямо при всех присутствующих в кабинете, «сними трусы»…
— Ниже, ни-иже опусти, — даже сердится девушка, врачиха, то есть. — Совсе-ем! — Смотрит на тебя ни капли не краснея! — Оголите головку.
Ну, бля, вообще офонарела! Оголите головку, говорит, залупить, значит. Ё, мое! Как кувалдой по башке! Я, например, никак такого не ожидал. Не просто выстрел, а дуплетом… Ух, ты ж… Деваться некуда, оголяю…
— До конца-а, я сказала, оголите! — настаивает врачиха.
Представляете картинку, да? Голый васер!
От стыда и смущения я чуть не сгорел там на фиг. Ну, серьезно! Картинка — закачаешься. Стоит молодой долб… — я, то есть! — совсем без трусов, и при всем честном народе целит своим враз колом вставшим членом в глаза молоденькой девушке. Ёшкин кот!.. Все присутствующие в кабинете, криво ухмыляясь разглядывают его, тебя, а главное, ждут её реакцию. Классно, да? У тебя уже уши, считай, от стыда догорают, а она — молоденькая девчонка, хоть бы хны, спокойно так, равнодушно, как неподточенный карандаш рассматривает тебя и твой член. Полный атас!
И это не всё!
— Повернитесь спиной. — Громко приказывает. — Ноги шире. Ши-ире, я говорю, — продолжает пытать инквизиторша. — Наклонитесь вперёд. Ниже… Ещё ниже. — Она теперь разглядывает мой зад!! Кошмар! Стыдуха!.. — Та-ак, одевайтесь. — Небрежно бросает молоденькая врачиха, и что-то в листочках помечает. Фф-у, кажись отпытала. Спасибо, что хоть палец в зад не сунула. Но эта девчонка… эээ, то есть врачиха, опять неожиданно вдруг спрашивает, строго и требовательно, как завуч:
— Половую жизнь ведете регулярно? — ну, бля, прицепилась! Вообще ни в какие ворота… Какая там половая жизнь — только-только целоваться вроде научился. А в кабинете
— Д-да, конечно! — без запинки слетает у меня с языка, аж сам прыти удивился. — По-три раза в день. — И к ней, вопросиком. — А что? — мол, знай наших, бляха муха. И скорее трусы вверх, до самых подмышек, чтоб, значит, не сглазила. Вернее, чтоб отстала. Она понимающе-снисходительно хмыкает, и отворачиваясь, ставит точку: «Следующий».
Да-а-а… Шокирующим был для меня тот кабинетик, мягко сказать.
Весьма, весьма!..
Как подопытного кролика меня там разделали.
К тому времени мы уже много чего важного об армейской жизни знали. Например, что «старшина — отец родной». Тут, если по мне, так хуже и не надо. Я очень еще хорошо шкурой помню, как отец частенько широким офицерским ремнем меня «поливал» через плечо налево и направо — вправлял мозги, называется — за поведение. Что «ноги нужно всегда держать в тепле, голову в холоде, а живот в голоде». И тут я не согласен. Зачем это в голоде, зачем в холоде? Кто ж будет любить и достойно защищать такую Родину, которая не кормит своих же защитников? В этих «песнях» чувствовалась какая-то ошибка. Ошибка, ошибка. Как же иначе! Если армия родная… А она же родная! Конечно! Всем с пелёнок об этом говорят, везде и всюду… Родная, мол, красная, советская, значит, непобедимая… Тут всё понятно, это укладывается… Только с голодным желудком не вяжется… Не вя-жет-ся. Так недолжно быть… Нет!.. А может, это и шутка такая, армейская, чтоб новичков напугать… Да-да, наверное, так, шутка это, ага. Во времена Суворова оно может так и было, сейчас не проверишь, но уж в наши-то дни, извините. Еда — первое дело! Еда и… всё остальное. Знали мы, и как нужно одеться в дорогу. «Главная идея заключается в том, салага, — учили нас во дворе «бывалые» солдатской мудрости, — что все хорошее, годное, из вещей, конечно, у тебя, молодого, в армии все мгновенно отберут тамошние старики. Да-да, как пить дать отберут! Они только и ждут вашего приезда, точняк. Не пикнешь даже! Так что… Какой, значит, из этого делаем вывод? Правильно, молодой, нужно одеться так, чтобы им — этим старикам — там, в армии, ничего от тебя не досталось. Ни-че-го! Понял, салага? Ну и молодец, действуй, пацан. Благодарить не надо. Вернёшься — бутыль с тебя».
Вот почему проблему подбора личных вещей мы никому не могли доверить: ни папам, ни мамам, ни бабушкам, ни… никому — только себе.
Когда же родители, родственники, друзья, всякие там официальные лица и просто зеваки встретились на сборном пункте со своими любимыми чадами — будущими защитниками — с ними, в общей массе, произошел просто столбняк, местами переходящий в повальный. Видели картину Репина «Бурлаки на Волге»? Его типажи, ухоженные цветочки, против наших «ягодков». Ласковая сказка детям на ночь. У Репина тогда не достало такой фантазии, ему бы сейчас глянуть, о!.. Да так нас много — оборванцев — собралось, сами удивились, просто дикое и устрашающее нашествие получилось. Не все мамы и бабушки смогли удержаться в вертикальном положении, ноги их вдруг как-то ослабли.
Женская версия развернувшейся картины. Представшее перед ними воинство как бы пришло к военкомату через непроходимые джунгли. «Ой-ёй-ёй!..» Причем шли они, бедные, родненькие деточки, видать, очень долго. Очень!.. Всё на них изорвано, истрёпано, пестрело дырами и заплатами, — всё.
Вторая, мужская версия (защитная). Пацаны — сыны, то есть — желая защищать Родину, служить в родных советских войсках — как их отцы и деды завещали — прорывались к родному военкомату через тяготы и, понимаешь, лишения… ни описать, ни понять которые гражданскому человеку, особенно бабам, женщинам в смысле, просто невозможно. Патриоты они… патриоты, точняк, как и их отцы, — как пить дать!