Китеж (сборник)
Шрифт:
— Ага! — вздохнул над новым ящиком человек с фонариком. — Нашелся!
Он выпрямился, схватившись правой рукой за поясницу, словно больной радикулитом. Турусов заметил, что из кармана его плаща торчит свернутая трубочкой газета.
Человек еще раз внимательно осмотрел ящик со всех сторон и вернулся к коллегам.
— Порядок! — сказал он. — Я как чувствовал, что он здесь окажется! Какой номер вашего вагона? — он повернулся к Турусову, дождался ответа, записал номер в блокнот.
— На Осадчего похож! — Второй “гость” кивнул в сторону спящего Радецкого.
— Это уже
— Нет, он только сегодня утр…
— Ясно! — оборвал человек с фонариком. — Мы его забираем. Расписку написать?
— Он не значится… — взволнованно начал было Турусов.
— Ладно! Если что случится, ставьте нас в известность!
— Хорошо, — пообещал Турусов.
Двое подняли ящик, третий, тот, что командовал, освещал им путь к выходу из вагона. Задвижная дверь была открыта, луч фонаря тонул в проеме двери, как в пропасти, словно и земли под вагоном не было.
Один из несших ящик споткнулся. Турусов подскочил, поддержал его. “Гости” вышли на ходу. Их поглотила ночь.
Турусов подумал о несправедливости, подумал о том, что, несмотря на все предупредительные надписи на ящике, все равно есть люди, которые имеют право поднять его, вынести и где-то вскрыть. Поразмышляв недолго, он закрыл дверь вагона, задвинул ее — только жалобно скрипнули сверху и снизу ролики.
Проснулся Турусов рано, чуть светало. Заметил на полу свернутую трубочкой газету. Поднял, развернул. Оказалось, номер “Стальной магистрали” за 1936 год. Пробежал взглядом по заголовкам — неинтересно. Кинул газету на пол возле окна — она снова свернулась трубочкой.
Подошел к ящикам, уселся на один из них и забылся. Забылся не сном, просто нырнул в себя, даже глаза закрыл, чтобы внутрь, в мысли, не бил свет.
Радецкий, услышав о ночных гостях, долго чертыхался.
— А ты им показался похожим на какого-то Осадчего! — вспомнил Турусов.
— Первый раз в жизни на покойника походил!
— А что, он умер, этот Осадчий?!
— Не то чтобы сам. Может, слышал что-нибудь про Промпартию? “Шахтинское дело”? Профессор Осадчий был одним из руководителей, пока в двадцать восьмом их не накрыли. Историю, студент, любить надо!
— Истории нет! — твердо заявил Турусов.
Радецкий удивленно выпучил глаза.
— От человека в очках я таких заявлений не ожидал!
— История не нужна, — нравоучительно объяснил Турусов. — Это сборник закономерностей развития общества. Закономерности свойственны любой формации, они только меняют форму и названия в зависимости от строя и идеологии. Суть их остается неизменной.
— Вредные ты мысли выдаешь! — Радецкий покачал головой.
— Жалко, ящик унесли, — вдруг грустно проговорил Турусов.
— Всех нас ждет по ящику в конце! — с улыбочкой успокоил напарник. — Главное — не волноваться: еще неизвестно, от чего нас избавили эти гости в плащах.
Как бы медленно ни шло время, оно обязано строго следить за сменой одного дня другим, за круговоротом луны и солнца, за более мелкими, а с высоты Времени даже мельчайшими событиями, заполняющими жизнь каждого человека неким, не всегда существующим смыслом. Иногда кажется, что Время, словно обычный работяга, пришедший на завод с похмелья, то и дело гонит брак, срывает график. То ночь получается слишком светлой, то день выходит излишне темен. Может, это и не Времени вина, однако ж на него свернуть легче, так как Время куда более управляемо, чем луна или солнце.
Когда Время не захватывает вас, не сбивает с ног и не гонит в шею, вы теряете ощущение жизненного ритма, вы становитесь вялым и ватным, вот-вот превратитесь в неуправляемый дирижабль или воздушный пузырь, наполненный подогретым, но уже остывающим газом.
Три дня, целых три дня прошло с ночного визита. Турусов хандрил, ворочаясь на верхней полке, Радецкий валялся спокойно, со знанием дела или, вернее сказать, с полным осознанием своего безделья. Редкие слова, звучавшие на фоне стука колес, выплевывались, как шелуха от семечек. Они ничего не значили, никому ничего не говорили. Турусов в дреме сожалел об унесенном ящике, напарник изредка чертыхался оттого, что никак не мог разогнать назойливые, как навозные мухи, мысли.
— Слышь, студент, какой день едем? — наконец вопросительно пробурчал он.
— Шестой… — ответил Турусов.
— А сколько еще?!
Турусов от неожиданного вопроса приподнялся на локте и заглянул вниз.
— Как это, “сколько”?!
— Ну, я имею в виду, когда назад?
— Да не знаю я!
— А ты в накладной посмотри, может, там нацарапано? Турусов развернул серую бумагу, пробежал ее взглядом.
— Ну что? — Радецкий нетерпеливо задрал голову вверх.
— “Груз должен быть доставлен получателю не ранее 15.12.92 и не позднее 10.07.97 г.”.
— Это говорит об одном! — Радецкий опустил ноги на пол. — В ящиках нет ничего скоропортящегося!
— И содержимое их сейчас никому не нужно! — добавил Турусов. — Послушай, они просто хотят избавиться от этого груза, потому и заслали его в такой маршрут.
— Еще бы! — Радецкий сделал шаг к окну. — Чего бы им иначе заманивать тебя тыщерублевой зарплатой?.. А какой конечный пункт и кто там получатель?
Турусов снова вытащил из кармана накладную.
— “Получатель груза, — забубнил он себе под нос, — не обязан предъявлять каких-либо требований и претензий. В дозволенных случаях он имеет право вообще отказаться от получения груза. Тогда груз следует везти дальше, к следующему возможному получателю”.
— Полнейшая шизуха! — констатировал Радецкий, кривя губы. — Может, ломануть эти ящики? А еще проще — на ходу их скинуть, ночью…
— Ты что! — Турусов испуганно выпучил глаза за стеклами очков.
— Испугался, студент! Ну-ну. Тебя эти ящички еще порадуют!
— А ты что, решил на ходу выпрыгивать?
— Не-е-ет, — растянул Радецкий. — С меня как с гуся вода: отключу голову и глазами собаки на все это дело смотреть буду. А вот ты нервишек не напасешься, это я точно знаю!
Радецкий прошелся к ящикам и обратно, держа руки за спиной. Остановился возле свернутой газеты, валявшейся на полу.