Китеж (сборник)
Шрифт:
Хотя сколько людей мечтают о таком покое!..
Подошел автобус. Открыл двери, пригласил войти на незнакомом языке, потом на русском.
Внутри было тепло и пусто. Турусов оказался единственным пассажиром.
Куда же я еду, задавался вопросом бывший сопровождающий. Надо решить для себя, чего я хочу. Сейчас есть только два пути: назад в Кенгаракс или вперед. А куда вперед? Единственное место, ради которого не стоит возвращаться в Кенгаракс, это Выборг. Город густого тумана, город загадок и непредсказуемостей, город, обещающий встречу со своим составом…
…И Выборг снова был в тумане.
Ночная
Пройдя через переход, попал в маленький вокзальчик, уютный и теплый. На скамьях дремали приезжие. Турусов подложил вещмешок под голову и тоже стал приезжим.
Под утро туман поредел и легко, словно театральный занавес, поднялся вверх. Чистый свет разбудил Турусова. В вокзальном туалете удалось побриться и умыться. Приведя себя в порядок, он впервые задумался: зачем все-таки он сюда приехал? Зачем нужны были эти три дня дороги, три неспокойных дня, наполненных пересадками и случайными попутчиками?
Здесь он уже был, хотя этого никто не подтвердит. Стоял туман, не было видно собственной протянутой руки. А в те минуты прошлого приезда, когда туман отодвигался, показывая старые домики города, Турусов смотрел на них, как на плоскую неестественно красивую безжизненную декорацию.
И все-таки именно здесь покойный персональный пенсионер огромного значения пытался убить Радецкого ножом для разделки мяса, здесь же о своего напарника споткнулся сам Турусов и помог ему добраться до состава.
Все это действительно происходило здесь и с ним, но живой город Турусов видел впервые.
Город был приземистым и каменным. Однажды испугавшись Балтики, от отодвинулся от берега в некоторых местах на сотню — другую метров и так и застыл, тревожно выглядывая в сторону моря небольшими оконницами.
Ближе всего к воде стоял крытый рынок, потом — городская ратуша, вероятно символизируя единство торговли и власти, а также их взаимозависимую смелость. Потом начинались жилые квартальчики, меж которыми пролегли булыжниковые просеки для колес, копыт и ног.
Турусов медленно брел вдоль узкой улочки. К городу он привык быстро и теперь, спустя почти полсуток после приезда, все казалось знакомым, уже много раз виденным.
Иногда внимание Турусова привлекали редкие прохожие. В основном, это были военные и молодежь.
Странно, подумал Турусов. Такой старинный город — и ни одного старика.
Из-за угла навстречу ему вышла маршевым шагом колонна моряков. Без песни, без громких команд они метрономно протопали по булыжнику и скрылись за углом. В другую сторону проехало несколько крытых военных машин.
Так начинался вечер.
Турусов свернул на улицу, ведущую к центру, хотя городок только из центра и состоял. Впереди возвышалась башня ратуши.
Белое пятно упало Турусову под ноги. Он обернулся: включили свет в окне первого этажа, и старческое лицо с грустным любопытством посмотрело на уличного прохожего сверху вниз. Старику за окном было лет девяносто. Он вяло шевелил землистыми губами. Пергаментная кожа лица тоже была землистого цвета.
Турусов замер, подняв голову. Некоторое время оба смотрели в глаза друг другу, пока старик не ушел в глубь комнаты. Через минуту он снова появился в окне, но уже в очках, толстые линзы которых неимоверно увеличивали зрачки.
Турусов жестом попросился зайти.
Старик перестал шевелить губами. Кивнул.
Он встретил Турусова в проеме входной двери.
— Слушаю вас, — поспешно проговорил он, не сходя с места.
— Добрый вечер!
Турусов почувствовал себя неловко. Перед ним стоял физически дряхлый человек, но в нем ощущалась огромная внутренняя сила, несгибаемость духа. А Турусов кто? Здесь он был мальчишкой, загоревшимся желанием открыть тайну, познать неведомое и запретное. То, что путь к познанию уже был окроплен человеческой кровью, еще больше разжигало это желание. Турусов вдруг подумал, что стремление его продиктовано даже не страстью к уже исторической конкретности, а всего-навсего необходимостью самоутвердиться в новой для себя вере, вере в существование реальной истории. Ведь если Радецкий ездил сопровождающим, как он говорил, уже двенадцать лет, то тому были веские основания: то ли спасался от кого-то, то ли действительно сломя голову пытался пролезть в историю. А Турусов бежал от своих прежних абстрактных убеждений к новым конкретным и, если бы не случай, никогда бы не оказался в этом поезде бесконечного следования. Закономерности могли быть только для Радецкого — закономерности развития событий и даже возможной смерти. Турусов жил случайностями, конкретными случайностями. Случайно он оказался и перед этой дверью, хотя и с конкретной целью.
— Я приезжий… — начал Турусов. — Первый раз в Выборге…
— Ну-ну! — подбодрил его старик.
— А вы какого года рождения? — вдруг спросил гость.
— Девяносто третьего. — Взгляд старика смягчился, и он сделал шаг назад: — Ну, проходите!
Комната была довольно просторной. На стене висела пара старых фотографий. Турусов остановился возле них. Старик сел на диванчик.
— Так я слушаю вас.
— Скажите, у вас здесь есть какой-нибудь совет ветеранов или клуб? — Турусову надоело ходить вокруг да около, и он решился говорить напрямую.
— Да, конечно, — старик кивнул. — При ДОСААФе, еще где-то… Вы военных ветеранов имеете в виду?
— Ну да. А что, есть и не военные? — заинтересовался гость.
— Всякие есть. Тыловые, к примеру.
— А тыловые где собираются?
— Да кто вам нужен? Я почти всех по фамилиям знаю.
— Может… там есть персональные пенсионеры?! — спросил Турусов.
— А-а! — хозяин усмехнулся. — Почетные граждане города! Это вам надо в клуб собаководства.
— И часто они там собираются?
— Каждый день. Даже сейчас застанете. Пойдете в сторону судоремонтного завода и, не доходя до него, увидите маленькое старинное зданьице: лошадь в длину, лошадь в ширину. Там этот клуб и располагается.
Расспросив старика поподробнее, Турусов отправился в путь. Снова пал туман, туманный занавес опускался все ниже и ниже. Воздушное молоко колыхалось на уровне второго этажа, укутывая балконы и все то, что создано, чтобы быть видимым.
Когда Турусов дошел до клуба, молоко уже съедало вторые этажи зданий и упрямо тянулось к земле.