КК. Книга 8
Шрифт:
– Как мне закрыть переходы?
– ещё загоревшаяся свеча.
– Как услышать и приручить стихийного духа алтаря?
– еще одна.
– Где мне взять знания, утерянные моей семьей? Как угодить тебе? Ответь!
Статуя молчала - страх и отчаянная решимость внутри вдруг уступили место горькой обиде, а та, едва вскипев злыми слезами, вдруг вылилась в оглушающую ярость.
– Ответь же!
– крикнула королева, вытирая ладонью глаза. Лазурные глаза Красного воина мерцали, и она сжала кулаки.
– Отец. Ты же слышишь меня. Потом можешь наказать меня за непочтительность,
Молчание. Василина, сжав ладонь на очередной зажегшейся свече, застонала от отчаяния и бросилась прочь из храма. Но к дворцу она не пошла. Под изумленными взглядами охраны ее величество сняла сапоги, носочки, и голыми ногами стала в заледеневший сугроб. Поморщилась от холода и опустилась на колени напротив дверей в храм.
– Уходите, - приказала она, - и не смейте меня трогать.
Отвернулась и тихо забормотала слова молитв, посвященных Красному воину.
Охранники, отойдя из зоны видимости ее величества, разделились. Один остался наблюдать - тихо, чтобы не мешать, - второй побежал к принцу-консорту.
Мариан Байдек тут же поспешил к храму - не нужны ему были милости бога, и супругу он обязан был увести оттуда. К чертям такие жертвы и обеты, справятся они и без этого.
Он уже шагал к ней через травяную поляну, когда Василина, бледная от холода, посмотрела на него странно посветлевшими глазами и одними губами произнесла «пожалуйста, нет».
Мариан остановился - душу словно рвали пополам, но супруга смотрела с таким отчаянием, с такой мольбой, что он не смог увести ее, как нужно было. Вместо этого он развернулся и ушел обратно во дворец. Проверил детей, отдал указания няне, сообщил Тандаджи, что некоторое время ее величество будет отсутствовать, и вернулся к храму. Снял ботинки и опустился рядом с женой в снег. И взял ее за руку. Хоть так помочь, согреть, поддержать.
Тандаджи, выслушав от охранников о действиях королевы и принца-консорта, с каменным лицом достал из второго ящика стола папироску и закурил. Сотрудники Зеленого крыла принюхивались и спешно делали вид, что ничего не чувствуют и характерный запашок дурман-травы им показался.
А вот Игорь Иванович Стрелковский к коллеге заглянул, посмотрел на расслабленную тидусскую улыбку, способную вызвать оторопь и у разъяренного льва, и открыл окна.
– Рыбки замерзнут, - укоризненно сказал Тандаджи. Покосился за окно - день уходил в вечер и вставал там настоящий трескучий мороз, - и потянулся за второй папироской.
– Не увлекайся, - предупредил Игорь, - еще работать.
– Мне это не помешает, знаешь же, - с благодушной улыбкой сообщил тидусс.
– Сделай лучше кофе, Игорь Иванович. Или, может, нам тоже пойти в сугробе постоять? Дел-то других никаких нет.
– Мы с тобой простые смертные, - серьезно отозвался Стрелковский, включая чайник.
– Так что нам остаются земные дела, Майло. А ее величеству оставь божественные. Не просто так она же померзнуть решила. Что-то отдаешь, что-то получаешь. Такова суть обетов. Обеты силу богам дают, руки им развязывают.
– А ты за свое молчание что-то получил?
– поинтересовался Тандаджи, сверкая белоснежными зубами.
Игорь задумался. Долго думал - уже и чайник закипел, и кофе растворился в чашках, и даже по глотку они сделать успели.
– Я ничего не просил, - сказал Стрелковский, наконец.
– Но получил обратно свою душу. Не сразу. Ради нее пришлось приносить жертвы и Люджине. Но я снова живой, Майло. А теперь, - он допил кофе, поморщился от горечи и встал, - нужно работать.
Тидусс кивнул и затушил папиросу в пепельнице.
Василина простояла на коленях возле храма всю ночь, упрямо шепча молитвы. Ушел священник, жестом благословив ее, менялись вокруг охранники, на Иоаннесбург опускались тьма и мороз, а королева все просила, требовала помощи. Но ответом ей было все то же молчание - только окна святилища мерцали от свечей внутри. Мариан молчал, сжимая ее руку, и она до паники боялась, что он умрет от холода - и усиленно отдавала ему тепло, чувствуя, как саму ее мороз пробирает до самого сердца. Что они вынесли в эту ночь, сколько раз каждый из них доходил до отчаяния не за себя, за другого, желая подняться и увести супруга прочь от верной смерти - никому, кроме них двоих неизвестно. Но они оставались на месте.
Под утро взвыла метель, засыпая их ледяной крошкой и пытаясь прогнать порывами ветра. Байдек дрожал крупной дрожью, сжимая ладонь до боли, но королева уже почти ничего не чувствовала - она замерзала, и ее клонило в сон, и казалось, что вокруг тепло-тепло.
«Зачем мучаешь девочку?» - слышала она укоризненный, журчащий водой голос - и кто-то ласковый смотрел на нее, улыбался сочувственно.
«А?! Какова?!
– громыхало в ответ почти с гордостью, и Василина сердито поджимала губы.
– Еще немного, еще…»
Что еще, она не поняла - сознание ее покинуло, и королева повалилась на снег.
Мариан, выросший на Севере и к холоду привычный, продержался немногим дольше, чем супруга. Мороз давно требовал перейти во вторую ипостась, но он сдерживался - потому что Василине было куда труднее. Он тоже молился, но, если честно, мало почтительного было в его словах к Вечному воину. Одни вопросы. Как может воин и мужчина допустить, чтобы женщина упрашивала его о помощи? Байдек слышал шепот супруги, слышал и ее вопросы - и понимал, зачем она это делает. И тоже спрашивал. Как можно не откликаться своему ребенку? Зачем нужны подобные испытания?
Дрожь его в конце концов перешла в судороги, а когда Василина, скользнув по его плечу замерзшей щекой, упала, взревел и все-таки обернулся в медведя. Подхватил супругу за блузку, потащил к храму, рыча и огрызаясь от страха за нее. Кое-как открыл дверь, затянул Василину внутрь, в тепло. Полизал ледяные ноги, ворча в сторону невозмутимой статуи Красного. Потрусил на улицу, схватил шубку жены с наковальни - его ощутимо ударило током от святыни, и он снова рыкнул раздраженно. И, кое-как укрыв замерзшую супругу, начал вылизывать ей шею, лицо, тыкать мордой, тереть меховыми лапами ноги и руки, ворча, поскуливая и выжидательно поглядывая на изваяние Воина.