Кладбище для безумцев
Шрифт:
Теперь руки Крамли нежно поглаживали меня за ушами, по-отечески.
— Все дело, должно быть, в том, чтобы запугать студию Арбутнотом.
— Арбутнот, — задумчиво отозвался Крамли. — Хотел бы я посмотреть на его могилу. Может, там что-то есть, какой-нибудь ключик. Ты уверен, что Арбутнот все еще там?
Я сел и уставился на Крамли.
— Ты хочешь сказать: «Кто лежит в могиле Гранта?»171
— Да, это старая шутка. Но откуда мы знаем, что Грант все еще там?
— Мы не знаем. Грабители дважды выкрадывали
— Может, так оно и есть?
— Может быть.
— Может быть?! — воскликнул Крамли. — Господи, пусть у меня вырастут волосы, чтобы я мог рвать их на себе! Мы пойдем проверять могилу Арбутнота?
— Ну…
— Не говори мне «ну», черт возьми! — Крамли в ярости, сверкая глазами, потер свою лысую макушку. — Ты же сам кричал, что человек на лестнице под дождем был Арбутнот. Может быть! А может, кто-то прослышал об убийстве и выкрал тело, чтобы получить доказательства. Почему бы нет? А эта авария — может, никто ничего не пил, а просто водитель умер за рулем? И тот, кто двадцать лет спустя проводит вскрытие, получает доказательство убийства, материал для шантажа, и тогда этот «кто-то» делает фальшивый труп, чтобы напугать всю студию и огрести денег.
— Крам, это чудовищно.
— Нет, это только догадки, теория, черт возьми. Есть лишь один способ проверить. — Крамли бросил взгляд на часы. — Сегодня ночью. Мы постучимся в дверь к Арбутноту. Посмотрим, дома он или кто-то вытащил его, чтобы читать знамения по кишкам и напугать полуразгромленных легионеров Цезаря, чтоб те мочились кровью.
Я подумал о кладбище. И наконец сказал:
— Нет смысла идти туда без хорошей ищейки.
— Хорошей ищейки? — Крамли удивленно отступил назад.
— Собаки-поводыря.
— Поводыря? — Крамли внимательно посмотрел мне в глаза. — Этот пес живет, случайно, не на углу Темпл и Фигероа? Четвертый этаж?
— В полночь на кладбище не важно, что ты видишь, тут нужен нюх. А у него он есть.
— Генри? Величайший слепой в мире?
— На все времена, — подтвердил я.
Я постоял перед дверью Крамли, и она открылась.
Я постоял на берегу возле дома Констанции Раттиган, и она вышла из моря.
И вот теперь я шел, стараясь быть незамеченным, по бесковровым половицам старой многоэтажки, где сам когда-то жил без гроша в кармане, глядел в потолок, прозревая свои будущие фантазии, и где меня ждал чистый лист, заправленный в портативную «Смит-Корону»173.
Я остановился перед дверью Генри и почувствовал, как быстро забилось мое сердце, потому что там, за дверью, была комната, где умерла моя дорогая Фанни; и вот теперь я вернулся сюда впервые с тех далеких печальных дней, когда нам, закадычным друзьям, казалось, что мы будем вечно
Я постучался.
И услышал постукивание трости и приглушенное покашливание. Заскрипели половицы.
Я услышал, как Генри коснулся своим темным лбом внутренней стороны двери.
— Я узнаю этот стук, — прошептал он.
Я снова постучал.
— Черт меня подери!
Дверь резко распахнулась.
Невидящие глаза Генри смотрели в никуда.
— Дай-ка мне сделать глубокий вдох.
Он вдохнул. Я выдохнул.
— Господи боже! — Голос Генри дрожал, как пламя свечи при легком ветерке. — Мятная жвачка. Это ты!
— Это я, Генри, — с нежностью проговорил я.
Его руки ощупью потянулись вперед. Я схватил его за обе ладони.
— Господи, сынок, как хорошо, что ты зашел! — вскричал он.
Он схватил и сжал меня в объятиях, потом вдруг опомнился и отступил.
— Прости…
— Что ты, Генри! Обними меня снова.
И он снова стиснул меня в долгих объятиях.
— Где ты был, мой мальчик, о, где ты был так долго, а Генри тут один, в этом проклятом огромном доме, который скоро пойдет под снос.
Он повернулся, подошел к креслу, сел, нашел и ощупал руками два стакана.
— Этот, кажется, чистый, а?
Я посмотрел и кивнул, потом спохватился и сказал:
— Ага.
— Не хочу передавать тебе микробы, сынок. Ну-ка посмотрим. Ага!
Он резко выдвинул ящик стола и извлек оттуда большую бутылку отличного виски.
— Ты это пьешь?
— С тобой — да.
— Вот это дружба!
Он налил и протянул стакан в пустоту. Но стакан почему-то попал прямо мне в руку.
Мы подняли стаканы навстречу друг другу, и по черным щекам Генри потекли слезы.
— А ты и не знал, что черный слепой может плакать, верно?
— Теперь знаю, Генри.
— Дай-ка взглянуть. — Он наклонился и провел рукой по моей щеке. Затем облизал палец. — Соленая водичка. Черт! Да ты такой же слюнтяй, как и я.
— На все времена.
— Оставайся таким, сынок. Так где же ты был? Жизнь била тебя? Что привело тебя сюда?.. — Он внезапно замолк. — О, какие-то неприятности?
— И да и нет.
— Но в основном да? Это нормально. Когда ты вылетел на волю, я знал, что скоро ты не вернешься. То есть если рассматривать слона с головы, а?
— Если рассматривать слона с хвоста — тоже.
— Почти угадал. — Генри засмеялся. — Господи, как хорошо слышать твой голос, сынок. Я всегда считал, что от тебя хорошо пахнет. Я хочу сказать, если и существовало когда-нибудь воплощение невинности, то это был ты, жевавший по две мятные пластинки сразу. Что же ты стоишь? Присядь. Позволь рассказать о моих тревогах, потом расскажешь мне о своих. Венисовский причал снесли, трамвайные пути убрали, все уничтожили. На следующей неделе снесут и этот дом. Куда бегут крысы? Как нам покинуть корабль без спасательных шлюпок?