Кладбище
Шрифт:
Я приподнимаю рубашку Кит и целую ее гладкий живот.
— Да... — шепчет она.
Теперь уже сама Кит прижимает меня к себе, и ее холодные мокрые руки скользят по моей спине. Я снова целую ее в губы, потом поднимаю подол рубашки и целую под грудью, соски и — очень осторожно — начинаю расстегивать пуговицы ее джинсов.
— Перестань! — шепчет она.
Но я не могу перестать. Я целую ее живот, татуировку на плече и, протолкнув в петлю последнюю пуговицу, начинаю стаскивать с нее джинсы.
— Не надо! — говорит она. — Стой!..
Но я качаю головой,
— Я сказала: прекрати! — сердито кричит Кит и отталкивает меня.
— О'кей, прекращаю, — говорю я с обидой.
— Господи, какие же вы, мужчины, одинаковые! — выкрикивает она и плачет. — Вам всем нужно только одно! Я думала, ты не такой, а ты...
Она вскакивает и начинает застегивать джинсы. Кит в ярости: она злится на меня, но главным образом на себя. Она растеряна, смущена, ее гнетет смутное ощущение вины, и ее руки сами собой сжимаются в кулаки.
— Я не буду трахаться с тобой! — заявляет она.
— Ч-что?
Но она уже шагает по дюнам прочь.
— Нам вовсе не обязательно... заниматься сексом, Кит! Я просто хочу быть с тобой. Вернись, пожалуйста, прошу тебя! Мы можем просто говорить, или молчать, или... в общем, что захочешь. Только не уходи, пожалуйста!
— А пошел ты!.. Я, кажется, уже сказала тебе, что у меня есть парень... — злобно бросает она в ответ и бежит к лодке.
— Стой, Кит! Куда ты?!
— Я возвращаюсь на Плам-Айленд! — кричит она, сталкивая лодку в прибой.
— Подожди! — Я неловко поднимаюсь с песка и бегу к ней, но Кит прыгает в лодку и яростно гребет прочь. Ветер утих, но снова начался сильный дождь.
— Вернись, Кит! Это опасно!
— Отвяжись! Я и без тебя прекрасно доберусь! — кричит она, удаляясь от берега размашистыми, уверенными гребками.
Я пробую вызвать у нее хотя бы сочувствие:
— А мне как быть?
— Ничего, пешком прогуляешься.
— Но куда мне идти?
— Иди вдоль реки, она выведет тебя к Ньюберипорту. Там... — Дальше я уже не слышу.
Машу Кит рукой и жду, не повернет ли она назад. Но она продолжает грести прежним курсом и вскоре превращается в крошечную темную черточку, едва различимую среди серых горбатых волн. Черт!
Я провожаю Кит взглядом до тех пор, пока она не вытаскивает лодку на побережье Плам-Айленда. Убедившись, что ей больше ничто не грозит, я поднимаю капюшон и пускаюсь в одинокий обратный путь.
По моим подсчетам, до города не меньше пяти миль.
— Чертовы бабы! — бормочу я себе под нос.
Нет, не бабы и даже не женщины — девчонки. В этом вся проблема. Кит еще девчонка, пустоголовый, самоуверенный подросток, который ничего не знает и знать не хочет.
Продолжая чертыхаться, я пересекаю дюны и покидаю парк. Вскоре я вновь оказываюсь на шоссе №1. Опять эта чертова дорога! Чертов Массачусетс, чертовы Соединенные Штаты, чертовы «Сыновья Кухулина»! Надо было еще раз спросить у Кит про ее настоящую мать. Я уже заметил, что эта тема всегда выводит ее из себя. Тогда, по крайней мере, у нее была бы настоящая причина злиться.
Еще этот чертов дождь! Все к одному.
В конце концов я все-таки добираюсь до моста через Мерримак, перехожу его и оказываюсь в Ньюберипорте. Вот и центр города, но во мне по-прежнему все кипит. Эта Кит настоящая динамистка; я не сомневаюсь, что она прекрасно знает, что делает. Шлюха. Стерва. Настоящая Стерва с заглавной «С»! Впрочем, я сам виноват. Чего я, в самом деле, ждал от девицы, которая встречается с таким типом, как Джеки?
Я прохожу мимо полицейского участка, мимо палаток с мороженым, мимо театрика, в котором идут знаменитые «Кошки».
Пожарная каланча. Уотер-стрит. Стейт-стрит. Останавливаюсь напротив «Настоящих английских товаров».
В витрине болтается табличка «Закрыто», хотя еще нет семи. Странно. Обычно магазин работает до восьми или даже до девяти. Дергаю ручку двери. Дверь не поддается. Может быть, она поехала в Бостон, чтобы договориться с начальством насчет денег и амнистии? Ну же, Саманта, открывай! Угости меня хотя бы чашечкой чая!
Я открываю почтовый ящик и кричу в щель:
— Эй, есть тут кто-нибудь?
Нет ответа.
Значит, она все-таки уехала. Укатила в Мэн наблюдать за повадками птиц в естественных условиях или еще куда-нибудь. Хорошо же она помогает несчастному, одинокому агенту, работающему под прикрытием и ежеминутно рискующему жизнью!
Еще одна дура-баба.
— Эй, есть кто-нибудь дома? — кричу я в последний раз.
Я уже собираюсь уйти, когда у подножия ведущей наверх лестницы появляется какая-то тень.
— Добрый вечер. Кто это?! — кричу я.
Тень направляется ко мне.
Это Трахнутый.
— Привет. Что ты здесь делаешь?! — спрашиваю я.
Он открывает дверь.
— Нет, это я должен спросить, что ты здесь делаешь? — говорит он, направляя на меня пистолет полицейского образца с глушителем.
— Я... я хотел купить для Кит английского шоколада, — говорю я.
— Вот как? — с подозрением говорит он, закрывая за мной дверь.
— Ну да... — поясняю я. — Мы немного поссорились, вот я и...
— Разве ты не видел, что магазин закрыт? Зачем тебе понадобилось кричать в щель почтового ящика? Или ты всегда так делаешь?
— Нет, не всегда, просто хозяйка говорила, что она каждый день торгует до девяти, — объясняю я.
Лицо Трахнутого неподвижно-холодно. Его глаза кажутся серыми, как гранит, из которого высекают надгробные плиты.
— Насколько близко ты знаком с хозяйкой? — спрашивает он лишенным эмоций голосом.
— Шеймас, Джеки и я были здесь вчера, да еще третьего дня Кит возила меня сюда за сливочным варенцом, — говорю я так спокойно, как только могу, потому что к этому моменту я уже понял: Трахнутый убил Саманту. Каким-то образом он раскрыл ее и прикончил. Наверняка он ее допрашивал, но она ничего ему не сказала, потому что в противном случае сейчас я был бы уже мертв. Трахнутый убил бы меня без малейших колебаний или прострелил бы мне оба колена и оттащил в комнату наверху, чтобы долго и со знанием дела пытать.