Кладезь Погибших Сюжетов, или Марш генератов
Шрифт:
Моя первая взрослая вылазка в Книгомирье не обошлась без приключений. Я вошла в «Джен Эйр» и изменила окончание книги. Первоначально Джен отправлялась в Индию с этим дурацким Сент-Джоном Риверсом, но в моем финале Джен выходит замуж за Рочестера. Решение было принято мной исключительно по велению сердца, меня к такому не готовили, но я ничего не могла с собой поделать. Всем новый конец понравился, но мои действия были небезупречны. Формально я совершила «вторжение в текст», так что мне предстояло держать ответ за содеянное. Первое слушание по моему делу в «Процессе» Кафки к окончательным
Грифон имел голову и крылья орла и тело льва. Наверное, в молодости он был и правда страшен на вид, но с годами обзавелся очками и кашне, что немного смягчало его жуткие черты.
Как я уже говорила, он являлся одним из лучших законников в округе и после смерти Ньюхена сделался главой беллетрицейских юристов. Именно Грифон добился рекордного штрафа в знаменитом деле Трех слепых мышат против Жены фермера и очень помог в обуздании пиратских вылазок Немо в «горячие точки».
Грифон как раз читал мои заметки и порой неразборчиво хмыкал, переворачивая страницы и поглядывая на меня поверх очков.
– Ну, повеселимся! – сказал он.
– Повеселимся? – повторила я. – Это при защите по делу о «вторжении в текст» второго класса?
– Сегодня вечером я веду дело по обвинению в причинении слепоты против триффидов, – веско ответил Грифон. – И дело о военных преступлениях марсиан в «Войне миров» тянется до сих пор. Поверьте мне, вторжение в текст – это легкая забава. Хотите взглянуть на список моих клиентов?
– Нет, спасибо.
– Отлично. Мы послушаем, что скажут свидетели и как Хопкинс представит дело. Я могу решить и не вызывать вас. Пожалуйста, только не делайте никаких глупостей вроде внезапного увеличения в росте, я из-за этого чуть не проиграл дело Алисы. И если Королева прикажет отрубить вам голову – игнорируйте.
– Ладно, – вздохнула я. – Давайте так.
Когда мы прибыли, Король и Королева восседали на своих тронах и были единственными в этом зале, кто хотя бы с виду держал себя в руках – уход Алисы двумя страницами раньше здорово выбил присяжных из колеи. Они уже расселись по местам, но яростно переругивались со старшиной – кроликом, который, глядя на них, грыз себе потихоньку большую морковку, под шумок протащенную в суд.
Валета Червей уже отвели назад в темницу, а пирожки – вещественное доказательство класса «А» – унесли. На их место водрузили подлинную рукопись «Джен Эйр». Перед Королем и Королевой сидел представитель обвинения, Мэтью Хопкинс, в окружении злобных с виду птиц и смотрел на меня с нескрываемой ненавистью. Он выглядел куда мрачнее, чем когда мы столкнулись с ним в «Процессе», хотя и тогда уже радостью не лучился. Судьей, вне всякого сомнения, являлся Король, поскольку он был в большом парике, но какова в процессе роль Королевы, я понятия не имела.
Двенадцать присяжных утихомирились и принялись усердно что-то строчить на своих грифельных досках.
– Что они делают? – шепнула я Грифону. – Ведь слушание еще даже не началось.
– Тишина в суде! – пронзительно возопил Белый Кролик.
– Отрубить ей
Король снял очки и беспокойно огляделся по сторонам, силясь уразуметь, кто это там разоряется. Королева пихнула его локтем и кивнула в мою сторону.
– Эй, вы там! – сказал он. – Скоро и вам предоставят слово, обвиняемый…
– Нонетот, – встрял Белый Кролик, сверившись с пергаментом.
– Да? – ответил Король после некоторого замешательства. – Значит ли это, что мы завершили слушание?
– Нет, ваше величество, – терпеливо объяснил Белый Кролик. – Это ее фамилия – Нонетот. Четверг Нонетот.
– И вам это кажется забавным?
– Нет, ваше величество, – ответила я. – Это мое имя от рождения.
Судейские принялись яростно царапать на своих грифельных досках: «Это мое имя от рождения».
– Вы потусторонница? – уточнила Королева, которая уже некоторое время пялилась на меня.
– Да, ваше величество.
– Тогда ответьте мне на такой вопрос: А и Б сидели на трубе. А упало, Б пропало, что осталось на трубе?
– Глашатай, огласите обвинение! – сказал Король.
При этих словах Белый Кролик трижды дунул в трубу, развернул пергаментный свиток и прочел:
– Мисс Нонетот обвиняется во вторжении класса два в текст в нарушение Уголовного кодекса беллетриции FAL/0605937 и общего законодательства Книгомирья относительно непрерывности сюжетных линий, утвержденного Советом жанров в тысяча пятьсот восемьдесят четвертом году.
– Изложите вердикт, – сказал Король суду.
– Протестую! – воскликнул Грифон. – До этого еще далеко!
– Протест отклоняется! – крикнул Король и добавил: – Или я хотел сказать, протест принят? Всегда путаюсь: это все равно как «посеешь холод, пожнешь горячку» и наоборот. Никак не могу запомнить правильный ответ. В любом случае, можете вызвать первого свидетеля.
Белый Кролик снова трижды протрубил и провозгласил:
– Первый свидетель!
Первым свидетелем оказалась миссис Фэйрфакс, домоправительница из Торнфильд-холла, поместья Рочестера. Она, моргая, медленно осмотрелась, улыбнулась Хопкинсу и сердито уставилась на меня. На свидетельскую трибуну ее проводил пристав – большая морская свинка.
– Клянитесь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды! – сказал Белый Кролик.
– Клянусь.
– Запишите, – велел Король присяжным, и те усердно нацарапали «запишит» на своих грифельных досках.
– Миссис Фэйрфакс, – начал, поднявшись, Хопкинс, – мне бы хотелось, чтобы вы своими словами рассказали об обстоятельствах вторжения мисс Нонетот в «Джен Эйр», не прерываясь с самого начала и до конца…
– А потом что? – спросил Король.
– Тогда она сможет прерваться, – с некоторым раздражением сказал Хопкинс.
– А, – отозвался Король тоном человека, который думает, что все понял, но на самом деле сильно ошибается. – Тогда продолжайте.
В последующие два часа мы выслушали не только миссис Фэйрфакс, но и Грейс Пул, Бланш Ингрэм и Сент-Джона Риверса. Они рассказывали, какой был конец раньше и как я напрочь изменила сюжет, позвав под окном спальни «Джен! Джен! Джен!». Присяжные пытались следить за ходом процесса, записывая, как велел им Король, пока на грифельных досках совсем не осталось места, тогда они начали писать на спинках скамей, а потом друг на друге.