Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии

Коллектив авторов

* * *

Солнце с луною никак не хотят помедлить, Торопят друг друга четыре времени года. Ветер холодный обвеял голые ветви. Опавшей листвою покрыты длинные тропы… Юное тело от времени стало дряхлым, И темные пряди давно уже поседели. Знак этот белый отметил голову вашу, И путь перед вами с тех пор все уже и уже. Дом мой родимый — всего лишь двор постоялый, И я здесь как будто тот гость, что должен уехать. Уехать, уехать… Куда же ведет дорога? На Южную гору: в ней старое есть жилище. [530]

530

На Южную гору: // в ней

старое есть жилище.— Имеются в виду могилы предков в горе, то жилище, которое ждет и самого поэта.

* * *

Послушная ветру сосна на высоком обрыве — Прелестный и нежный, еще не окрепший ребенок. И лет ей от силы три раза по пять миновало; Ствол тянется в выси. Но можно ль к нему прислониться? А облик прекрасный таит в себе влажную свежесть. Мы в ясности этой и душу провидим и разум.

За вином

* * *

Я поставил свой дом в самой гуще людских жилищ, Но минует его стук повозок и топот коней. Вы хотите узнать, отчего это может быть? Вдаль умчишься душой, и земля отойдет сама. Хризантему сорвал под восточной оградой в саду, И мой взор в вышине встретил склоны Южной горы. Очертанья горы так прекрасны в закатный час, Когда птицы над ней чередою летят домой! В этом всем для меня заключен настоящий смысл. Я хочу рассказать, и уже я забыл слова…

* * *

Хризантемы осенней нет нежнее и нет прекрасней! Я с покрытых росою хризантем лепестки собрал И пустил их в ту влагу, что способна унять печали И меня еще дальше увести от мирских забот. Хоть один я сегодня, но я первую чару выпью. А она опустеет — наклониться кувшин готов. Время солнцу садиться — отдыхают живые твари. Возвращаются птицы и щебечут в своем лесу. Я стихи распеваю под восточным навесом дома, Я доволен, что снова жизнь явилась ко мне такой!

* * *

Забрезжило утро, — я слышу, стучатся в дверь. Кой-как я оделся и сам отворять бегу. «Кто там?» — говорю я. Кто мог в эту рань прийти? Старик хлебопашец, исполненный добрых чувств. Принес издалёка вино — угостить меня. Его беспокоит мой с нынешним веком разлад: «Ты в рубище жалком, под кровлей худою живешь, Но только ли в этом судьбы высокий удел! Повсюду на свете поддакивающие в чести. Хочу, государь мой, чтоб с грязью мирской ты плыл!» [531] «Я очень растроган участьем твоим, отец, Но я по природе согласья и не ищу. Сторонкой объехать пусть даже не мудрено, Предав свою правду, я, что ж, не собьюсь с пути? Так сядем покамест и долг отдадим вину. Мою колесницу нельзя повернуть назад!»

531

Хочу, государь мой, // чтоб с грязью мирской ты плыл! — Строка из произведения Цюй Юаня «Отец-рыбак».

* * *

Вот бывают же люди, — даже в доме одном живут,— Что принять, что отбросить — нет единства у них ни в чем. Скажем, некий ученый в одиночестве вечно пьян. Или деятель некий круглый год непрестанно трезв. Эти трезвый и пьяный вызывают друг в друге смех. Друг у друга ни слова не умеют они понять. В рамках узости трезвой человек безнадежно глуп. Он в наитье свободном приближается к мудрецам. И стихи обращаю я к тому, кто уже хмельной: Лишь закатится солнце, пусть немедля свечу берет! [532]

532

Лишь закатится солнце, // пусть немедля свечу берет— для того, чтобы продолжать пить, как продолжал, взяв свечу, свою прогулку древний поэт с наступлением темноты.

* * *

В убогом жилище прилежных рук не хватает, И дикий кустарник мои захватил владенья. Отчетливо в небе видны парящие птицы. Безлюдно и тихо — не слышно шагов прохожих… Мир так беспределен во времени и в пространстве, А жизнь человека и ста достигает редко. А годы и луны торопятся, как в погоне. Виски обрамляя, давно седина белеет… Когда не отбросишь забот о преуспеянье, То все, чем живешь ты, окажется слишком жалким!

Подражание древнему [533]

* * *

Далеко на востоке живет благородный ученый, И одет он всегда в неприглядное, рваное платье, И из дней тридцати только девять встречается с пищей, И лет десять, не меньше, он носит бессменную шапку. Горше этой нужды не бывает, наверно, на свете, А ему хоть бы что — так приветлив на вид он и весел. Я, конечно, стремлюсь повидать человека такого. И пошел я с утра через реки и через заставы. Вижу — темные сосны, сжимая дорогу, теснятся. Вижу — белые тучи над самою кровлей ночуют. А ученому ясно, зачем я его навещаю. Сразу цинь он берет, для меня ударяет по струнам. Первой песней своей — «Журавлем расстающимся» — тронул И уже ко второй, где «луань [534] одинок», переходит… Я хотел бы остаться пожить у тебя, государь мой, Прямо с этого дня до холодного времени года!

533

«Подражание древнему» — Тао Юань-мин, как и другие поэты, современники его и предшественники, подражал древним стихам, авторы которых неизвестны. У Тао Юань-мина его «подражание» выразилось в переосмыслении темы недолговечности человеческого существования и в высказывании собственного взгляда на жизненные ценности. «Подражания» Тао были написаны, по-видимому, в трагическое для поэта время гибели династии Цзинь, в начале двадцатых годов V столетия, и в стихах мы можем найти отзвук современных поэту событий.

534

Луань— вещая птица.

* * *

С хвоей темно-зеленой это дерево в тесном доле… И зимою и летом остается оно таким. Год проходит, и снова видит дерево снег иль иней. Разве кто-нибудь скажет, что не знает оно времен? Мне наскучило слушать каждый день здесь мирские речи. Отыскать себе друга я приду в столицу Линьцзы. [535] Там, в Цзися, как я слышал, много тех, кто книги толкует. Эти люди помогут разрешить сомненья мои. Я собрал свои вещи, даже день отъезда назначил, Даже перед разлукой попрощался уже с семьей. Но я все же колеблюсь, не успев уйти за ворота. В дом вернусь и присяду и еще подумаю раз. Нет, мне вовсе не страшно то, что путь окажется долгим. А одно только страшно, — что обманут люди меня. Вдруг да в нашей беседе не сойдется их мысль с моею, И навек я останусь лишь посмешищем для других… Все что сердце тревожит, трудно выразить мне словами. Чтоб с тобой поделиться, написал я эти стихи.

535

Отыскать себе друга // я приду в столицу Линьцзы.— Линьцзы — столица страны Ци (в нынешнем Шаньдуне). Там, в Цзися, то есть под воротами Цзи, в древности, задолго до Тао Юань-мина, собирались ученые для беседы.

* * *

Посадил я однажды у Янцзы на прибрежье туты. Думал — минет три года, и дождусь урожая листьев. Но когда на деревьях начала разрастаться зелень, Вдруг беда их постигла — перемены в горах и реках. Ветром сбило с них листья, изломало голые ветви, А стволы их и корни все уплыли в седое море… Шелкопрядов весенних накормить уже больше нечем, И у зимнего платья не осталось теперь надежды… [536] Я, сажая деревья, сам не выбрал повыше место. Что же пользы сегодня от моих сожалений горьких?

536

И у зимнего платья // не осталось теперь надежды… — Поэт наделяет будущее платье способностью надеяться на свое появление из нитей шелкопряда.