Клеопатра, или Неподражаемая
Шрифт:
Антоний, увы, спешил в Италию (так сообщили шпионы Клеопатры), в порт Брундизий, где его поджидал по-прежнему коварный и все более наглевший Октавиан.
Война неминуема, уверяют царицу ее осведомители, и нет никакой уверенности, что победа достанется Антонию: с тех пор, как Октавиан стал владыкой Запада, на его сторону перешло много талантливых людей; и потом, нельзя не признать, что Молокосос — гений по части вероломства, хитроумных ловушек.
Доведется ли ей когда-нибудь вновь увидеть Антония? Ждать с каждым часом труднее. Уже середина лета, корабли приходят и уходят, привозят многочисленные слухи
Царица сияет, злорадствует, на устах ее — горькая улыбка: после отъезда Антония она способна радоваться только таким образом. Но она еще не насытилась мстительной надеждой, хочет большего, гораздо большего: знать о другой женщине все.
Фульвия, докладывают ей, нашла прибежище поблизости от Коринфа. Гложет ли супругу Антония какая-то болезнь или отчаяние? Никто не знает; известно лишь, что она больше не покидает своих покоев и хиреет на глазах.
Новый взрыв злорадного смеха. Ибо она, Клеопатра, напротив, набирает силу, толстеет и уже сейчас похожа на передвижную башню — тяжелая, грузная, могучая, как Исида во всем величии ее беременности.
Антонию бы она понравилась и такая. Но он уехал, чтобы разыгрывать из себя римлянина, играть в войну. Кто-то все-таки сообщил ему, что царица скоро родит. Он в ответ прыснул со смеху и заявил, что видит в этом лишнее доказательство своего родства с Геркулесом: тот тоже всюду, куда ступала его нога, оставлял после себя обрюхаченных баб…
Одна из тех грубых шуток, которые любит Антоний — и над которыми Клеопатра сама охотно смеялась прошлой зимой, когда они вдвоем куролесили на улицах Александрии. Но чтобы так унизить царицу, уподобить шлюхе ее, последнюю из рода Лагидов…
А ведь Антоний первым тогда, в праздничной Александрии, сказал, что она — самая неподражаемая из женщин… Неужели он и вправду является тем чудовищем, которое увидел в нем Цицерон, — злодеем и грязным развратником, олицетворением порока?
Но ведь нельзя не признать, что именно из-за его плотоядной ненасытности, из-за этой жадности хищника, не признающего над собой никаких законов, она так привязана к нему, хотя и не любит его по-настоящему. Она — пленница, чья зависимость обусловлена неутолимым голодом. Жаждой плоти во всех ее формах, будь то лежащий на блюде кусок кабаньего мяса или обнаженное, доступное для ласк тело.
Она вспоминает те мерцающие мгновения перед самой зарей, когда Антоний, пресытившись сексом и алкоголем, забывал, наконец, все роли, в которых сам путался, — Геркулеса, тренирующегося в гимнасиях, грека, философа, мистика, оратора, — и тогда верх одерживала другая часть его естества, наименее известная окружающим, истинная: он становился женщиной, какой, несомненно, был для своего первого возлюбленного, Куриона.
Глубокая человечность Антония — вот что привязывало ее к его телу; желание, которое, несмотря даже на отсутствие этого человека, неудержимо влекло к нему царицу, подогревалось еще и тем, что они могли делиться друг с другом самыми сокровенными переживаниями. Например, говорить о том неизгладимом потрясении, которым стала для них обоих смерть Цезаря.
Однако не нужно вспоминать — ни о первом мужчине, ни о втором. Надо заставить себя сосредоточить все мысли
К счастью, на северной границе пока все спокойно — парфяне заняты тем, что пытаются удержать Иудею; а племянник бывшего иудейского царя, молодой Ирод, сумел бежать из Масады, nepecefc пустыню и теперь явился в Александрию, чтобы просить у нее, Клеопатры, помощи для освобождения его родины от захватчиков.
Значит, как обычно, ей нельзя расслабляться. Нужно вести торг, не упуская из виду ни одной мелочи, очаровывать собеседника и в то же время просчитывать последующие ходы, подписывать соглашения, договоры. А когда все закончится, когда она останется одна в духоте раскаленного летними ветрами замкнутого пространства, вновь обратить свой взгляд к морю. И, как прежде, как всегда — ждать, молиться, надеяться…
И вот однажды, благодаря своему неослабному вниманию ко всему, что происходило за пределами ее страны, она узнала, что в Италии возобновилась гражданская война. Очевидно, по инициативе Октавиана. Но Антонию очень скоро удалось запереть своего противника в порту Брундизий. У Молокососа, как обычно, случился приступ рвоты, потом он призвал на помощь Агриппу, и тот в очередной раз вытащил его из ловушки. Тогда Октавиан сказал себе (тоже как обычно), что вполне мог бы справиться с ситуацией и сам, отослал Агриппу, собрался с духом и выступил против легионов Антония. Но, едва завидев противника, потерял контроль над собой и обратился в бегство; его войска сдались, даже не начав сражения.
Антоний наверняка восстановит свою власть над Италией и Галлией. А потом, когда Рим будет принадлежать ему одному, вернется на Восток — сюда, в Александрию. И выступит вместе с ней, царицей, в поход для завоевания мира.
На горизонте, там, где высится Маяк, море вновь начинает улыбаться. Кажется, будто и боги сменили гнев на милость, потому что однажды корабль привозит Клеопатре новость, которая радует ее еще больше: Фульвия умерла.
Злорадная радость. И счастье от того, что она чувствует в себе хищную жизненную силу; и, что еще лучше, ощущает другую жизнь, развивающуюся в ее лоне, — еще более неудержимую, еще более буйную.
Уже не море придает форму надежде, а ее живот — огромный, какого не видали никогда. Он один заключает в себе весь мир.
Клеопатра упустила только один момент, хотя обычно от ее внимания не ускользало ничего: Италия была обескровлена и люди молили своих вождей о мире; а в Риме, когда политические противоречия обостряются, обычай требует, чтобы, прежде чем начнется непримиримый военный конфликт, враждующие партии в последний раз попытались достичь компромисса. Это своего рода искупительный ритуал, знак доброй воли, который адресуют богам. И он всегда осуществляется при посредстве женщины: девственницы или вдовы, принадлежащей к одному из двух кланов, которую выдают замуж за лидера враждебной партии.
В конце того лета представился очень удобный случай: Антоний овдовел, и старшая сестра Октавиана потеряла своего мужа. Между двумя фракциями начались переговоры, Антонию прожужжали все уши о превосходных качествах молодой женщины: Октавия еще молода — ей двадцать девять лет, — она благородна, терпелива, любит детей (их у нее уже двое). Она очень умна и (что не может не понравиться вдовцу) отличается впечатляющей красотой. Наконец, в отличие от Фульвии, она испытывает ужас перед политикой и, в еще большей степени, перед войной.