Клеопатра
Шрифт:
– Все понял! Я уважаю чужую веру, потому больше не буду задавать глупых вопросов.
– Уж пожалуйста! – привычно фыркнула Клеопатра.
– Где царица?
Хармиона пожала плечами:
– Слушает россказни про верховья Хапи.
– И эта все называет поегипетски! – фыркнул Цезарь. Клеопатра точно помешалась на нильских порогах, ей очень хотелось добраться до самых истоков Нила, ведь утверждали, что он вытекает из чудесного озера, где живут розовые птицы…
Но сделать это не удалось. Причин было несколько. Следовавшие за Цезарем легионеры категорически отказывались плыть так далеко в глубь неведомой земли,
Однажды он стоял у борта и, глядя на медленно проплывавшие мимо строения, ломал голову, как сказать об этом Клеопатре, чтобы та не устроила скандал. Сама царица в это время принимала ванну.
К римлянину подошла Хармиона:
– Царица приветствует тебя, консул, и приглашает через час на завтрак.
– Скажи, до Фив далеко?
– Нет, за поворотом уже будут видны.
– А от них до порогов? – Цезарь пытался прикинуть, сколько времени уйдет на такое плавание. Может, хоть там удастся убедить Клеопатру не плыть дальше, воды в реке немного, судам будет слишком трудно пройти пороги.
– Мы не поплывем дальше.
– С чего ты взяла?
– Со дня на день может показаться звезда Сотис, начнется разлив Нила. – Видя, что Цезарь не понял в чем дело, Хармиона спокойно пояснила: – Фараоны не могут плавать по Нилу в разлив, запрещено законом.
– Слава богам… – пробормотал Цезарь. – А точно скоро разлив?
– Да. Клеопатра просто не знает, как сказать тебе, чтобы ты не обиделся.
– Передай, что я не сержусь. Тем более что нам давно пора обратно.
Вздохнув с облегчением, Цезарь принялся вглядываться в появившиеся постройки вдали. Стовратые Фивы… Он много читал об этом чуде, но увидеть воочию – совсем другое дело!
В Фивах ему пришлось присутствовать еще при одной удивительной церемонии: Клеопатра приказывала Нилу разливаться! Услышав, что завтра состоится такое действо, он вытаращил глаза:
– Полагаешь, без твоего повеления он не разольется?
Но царица была серьезна как никогда:
– Не смейся, Цезарь. Это очень древний обычай. Много столетий назад фараон в этот день выплывал на середину реки и бросал в нее приказ разливаться. И Хапи выполнял.
– Всегда?
– Конечно, жрецы же точно знают день, когда придет новая вода.
– Но ведь это жульничество!
И снова глаза Клеопатры стали бешеными:
– Не вздумай сказать такое при всех! Даже я тебя не спасу!
Не успел Цезарь подумать насчет этого «даже я», как царица объяснила уже спокойней (сколько раз его поражала вот эта способность мгновенно вспыхивать и так же быстро приходить в себя!):
– Несколько прошлых лет разлив был плохим, многим не хватило воды. Если в этот раз я прикажу и Нил разольется как надо…
Она могла не объяснять дальше, Цезарь и сам понимал, что будет, недаром царицу зовут живой богиней.
– А если нет?
– Не знаю, – вздохнула живая богиня.
Утром Клеопатра поинтересовалась, примет ли он участие в церемонии?
– Что я должен буду делать?
– Грести.
– Что?!
Нет, Цезарь не боялся работы веслом, но за кого она его принимает?
– Когда фараон выплывает на середину Хапи, чтобы бросить в него приказ разливаться, на веслах сидят только очень высокородные родственники, иначе Хапи может обидеться. Ты не бойся, сам
– Какой корабль, вот этот?! – ахнул Цезарь, кивнув на плавучий дворец.
– Вот еще! Нет, другой, небольшой.
Стало любопытно, Цезарь согласился. Он вообще удивлялся сам себе, под влиянием этой дикой кошки он уже который месяц творил непонятно что. Вместо того чтобы поспешить в Рим, сидел в Александрии, да не просто сидел, а теперь вот тащился к истокам Нила и даже собирался быть гребцом, пока фараон станет приказывать реке разлиться! О попытках выучить хоть чтото поегипетски или решить математическую задачу он вообще старался не вспоминать.
– Когда будет церемония?
– Вечером.
Он позволил отвести себя на действительно небольшой кораблик, скорее даже большую лодку, усадить за весла и с интересом наблюдал появление Клеопатры и ее малолетнего супруга.
Процессию было слышно издали. Расчищая путь, впереди двигался отряд воинов, одетых в египетские юбки схенти. За ними толпа, видимо, приближенных к царским особам, все разодеты и разукрашены, блеск золота и драгоценных камней спорил с солнечными бликами на воде. Четыре огромных нубийца несли роскошные носилки из черного эбенового дерева, тоже щедро украшенные золотом и слоновой костью. Цезарь догадался, что в них Клеопатра и Птолемей. Особенно позабавило его то, что вперемешку с рабами шли богато разодетые вельможи, делая вид, что тоже несут носилки. Один толстячок даже пыхтел, словно от тяжести, а в действительности от избытка собственного веса. За носилками следовала огромная толпа жрецов и придворных.
«Неужели они все собираются взойти на кораблик?!» – мысленно ахнул Цезарь. Это неминуемо потопило бы раззолоченную лодку. Невольно он глянул на воду, купаться в ней сейчас не хотелось совсем. Вода уже несколько дней как стала красной. Сначала римляне даже испугались, но их успокоили, объяснив, что так всегда бывает перед разливом Нила.
Но оказалось, что зря беспокоился, Клеопатре с верховным жрецом тоже не хотелось купаться в красной воде, потому на борт внесли только носилки и поднялись еще несколько, видимо, таких же высокородных, как сам Цезарь. Оглянувшись на соседей по веслам, римлянин едва не расхохотался. Среди высокородных он был едва ли не самым бедным, во всяком случае, такое впечатление создавалось, если сравнить его и их наряды и украшения. Восток есть Восток! Он все больше и больше понимал Лукулла, погрязшего в восточной роскоши после своего похода. Как тут не заразиться?
А действо продолжалось. Все расселись по своим кораблям, кемто дан знак движения, и вереница судов потянулась по Нилу против течения. Вокруг слышны звуки музыкальных инструментов, пение многих голосов. Больше всего Цезаря поразило то, что разнобоя не было. Как певцы и музыканты, находясь на разных лодках, умудрялись попадать в такт друг дружке – непонятно.
Грести действительно почти не пришлось, кораблик тащили на десятке прочных веревок плывущие впереди суда. Выбравшись на середину реки, главное судно остановилось. Видимо, по чьемуто знаку певцы разом затянули стройный гимн, а отовсюду раздался звон – это жрецы и все дамы старательно зазвенели систрами. Жрецы принялись громко читать молитвы, и снова Цезаря поразили отсутствие разнобоя и ритмичность произносимых слов.