Клеопатра
Шрифт:
Но были и совсем другие письма, когда перепалка о римских матронах отходила на второй план, а главным было обсуждение будущего и рассуждения о природе власти. Снова и снова Клеопатра внушала, что власть дается человеку богами, а потому противиться ей нельзя. Она старалась объяснить и другое: египтяне считают фараона воплощением Осириса, называют Гором, но при этом ему предъявляются такие требования, что далеко не всякий выдержит.
«Помнишь, я читала объяснение, что такое Маат? Фараон должен соблюдать закон Маат неукоснительно, это значит быть не просто милостивым, а безупречно справедливым, каждым своим шагом, каждой минутой подавать
У меня пока так не получается, я не умею прощать, не всегда могу судить справедливо…»
Цезарь усмехнулся: она явно взрослеет, стала критично относиться к себе.
«Если власть требует так много, то стоит ли за нее бороться?»
Как же он не понимает, что для нее правление Египтом значит не меньше, чем для самого Цезаря Рим!
«Если чувствуешь в себе силы, то обязательно! Я с самого детства знала, что буду правительницей Египта! Даже тогда, когда мы с отцом жили у жрецов безо всякой надежды вообще вернуться домой».
«Ты будешь править! Ты уже правишь!»
Написал и подумал, что вполне успешно, если даже при отсутствии царицы в Александрии порядок.
«Цезарь, у Мерикары есть такие слова:
Велик тот владыка, чье окружение составляют великие люди. Силен тот фараон, у которого служащие сведущи в своих делах. Достоин уважения и почитания тот владыка, чье богатство заключается в благородных людях».
Немыслимым казалось переписываться с женщиной на такие темы, тем более поражало умение молодой царицы рассуждать, как не всякий мужчина сможет. У Клеопатры действительно ум правительницы.
Цезарь прекрасно разбирался в женщинах, хорошо понимал малейшие движения их души, но как же он в этот раз ошибался! Что случилось с сердцеедом и дамским угодником? Он не замечал (или старался не замечать?), что обижает Клеопатру своим невниманием как к любовнице. Все же держало ее в Риме не только (и не столько) понимание политической целесообразности, но и любовь к самому диктатору.
Разве можно обидеть женщину сильнее, чем забыть о ее объятиях и рассуждать о политике вместо того, чтобы признаваться в любви?! Клеопатра обиделась, хотя не желала в этом признаваться даже самой себе.
Он сидит в имении, не особо торопясь в ее объятия? Пусть сидит! Если она нужна только как политический союзник, значит, так и есть! Но тогда и сама Клеопатра больше не будет страдать изза этого лысого развратника! В жизни есть много интересного и без него.
Царица решила осенью обязательно возвращаться домой, мерзнуть еще одну зиму в Риме она не собиралась. Вот пройдет его испанский триумф, и все.
Клеопатра хитрила сама с собой, оттягивая отъезд до испанского триумфа, ведь тот мог состояться довольно поздно, и тогда море снова оказывалось слишком бурным, чтобы безопасно плавать. Конечно, она надеялась, что, соскучившись, любовник все же бросится в ее объятия и будет просить прощения. Клеопатра была не только царицей, прежде всего она была женщиной, ревновавшей и обижавшейся, страдавшей и втайне надеявшейся. Даже самые стойкие правительницы не чужды обычным человеческим чувствам.
Чуткая Хармиона все видела, и на лысого развратника снова сыпались ее проклятья. Извел бедную девочку!
Но их жизнь заметно изменилась. На вилле Цезаря теперь часто бывали гости, Фульвия приводила поэтов, художников, архитекторов, в триклинии велись утонченные беседы, читались новые и уже давно написанные поэмы, звучала музыка, свое искусство показывали танцовщицы. Всем очень
Это граничило с неприличием, поэтому Клеопатра не слишком радовалась таким опытам, но такое бывало редко, чаще говорили о литературе, философствовали, много шутили и смеялись.
Но уходили гости, снимались наряды, и Клеопатра оставалась одна. Хармиона не в счет, она не могла заменить Цезаря никоим образом. Наступала длинная, как казалось царице, тоскливая ночь.
Нашлось еще одно увлечение: Птолемей научился играть в шашки и научил свою любопытную супругу. Теперь, когда не было гостей, они с удовольствием расставляли кружки на доске и подолгу доказывали, кто из них сообразительней. Если Птолемею удавалось обыграть Клеопатру, то радости царя не было предела! Глядя на него, царица теперь понимала, как ему одиноко и тоскливо, а потому все чаще привлекала к домашним встречам и юного супруга. Вот только допустить того в спальню даже не приходило в голову.
ЗАГОВОР ПРОТИВ ДВОИХ
Стоя на пороге беседки, из которой были видны огни Рима по вечерам, Клеопатра размышляла.
Впервые царица задумалась о необходимости вернуться в Александрию еще весной, поняв, что идет месяц за месяцем, а любовник не торопится в ее объятия. Битва при Мунде состоялась в марте, шли день за днем, а Цезаря в Риме все не было.
Почему он не возвращается, ведь поход и даже дела в Испании давно завершились? Тогда она спешно отправилась в Александрию, но не в отместку, а по делам. Но и вернувшись, обнаружила, что Цезарь не спешит на свою виллу. Вместо того чтобы примчаться и обнять ее, уехал в свое имение в Лавик!
Клеопатра все ярче сознавала, что Цезарь в Александрии и Цезарь в Риме – два разных человека. Там, на берегах Нила он был словно моложе, на время сбросил груз забот, забыл о политической борьбе с соперниками. Цезарь был самим собой…
Задумавшись над этим, Клеопатра вдруг поняла, что все наоборот – именно в Риме и в борьбе с противниками Цезарь настоящий, а в Мемфисе или Фивах лишь отдыхал, слегка расслабившись. Этот человек рожден, чтобы покорять и властвовать! Если завтра исчезнут все препятствия, послезавтра без необходимости с кемто бороться Цезарь просто умрет!
Так в чем дело? Пусть отправляется завоевывать Парфию! Гибель Красса осталась неотомщенной, даже сенат возражать не будет. А уж как обрадуются многочисленные противники из тех, кого Цезарь в порыве милостивого благородства не пожелал казнить!..
Пусть идет в поход куда угодно, только бы из Рима!
Когдато девочкой, вот так же глядя на Рим, она мечтала вернуться сюда с триумфом и покорить Город. Вернулась, но Город остался чужим. Рим не желал покоряться чужестранке, у нее могли быть несметные богатства, но ее не принимали за свою. Улыбались, наносили визиты, принимали щедрые подарки, хвалили роскошное угощение и прекрасный вкус, но, переправившись на другой берег Тибра, злословили и смеялись над глупой египетской царицей, неизвестно зачем живущей в Риме уже год.