Клеопатра
Шрифт:
Последовало молчание, затем Деллий сказал:
— О царица Египта, так я должен передать Антонию слово войны?
— Нет, — отвечала она, — слово мира. Выслушай. Мы сказали, что не поедем отвечать на обвинения, но, — и она в первый раз улыбнулась, — но мы с удовольствием поедем к нему, чтобы нашей царственной дружбой закрепить наш союз и мир на берегах Кидна!
Я слушал, совершенно пораженный. Верно ли я понял? Так-то Клеопатра держит свои клятвы! Взволнованный до потери рассудка, я крикнул:
— О царица, вспомни!
Она обернулась ко мне, как львица, с горящими глазами, с дрожью в прекрасном голосе.
— Молчи, раб! Кто позволил тебе вмешиваться в наши слова?! Думай
Я отошел пристыженный и видел торжествующую улыбку на лице Хармионы вместе с состраданием ко мне.
— Теперь, когда этот хмурый шарлатан получил то, что заслуживает, — сказал Деллий, указывая на меня своим украшенным перстнями пальцем, — позволь мне, царица Египта, поблагодарить тебя от всего сердца за твои милостивые слова…
— Нам не нужно твоей благодарности, благородный Деллий, не тебе надлежит бранить наших слуг, — пре рвала его Клеопатра, нахмурившись, — мы услышим благодарность из уст Антония! Отправляйся к твоему господину и скажи, что, прежде чем он приготовит нам надлежащий прием, наши корабли последуют за твоим! Теперь прощай! На своем корабле ты найдешь ничтожный дар нашей милости!
Деллий три раза поклонился и ушел. Двор ожидал слова царицы. А я ждал, исполнит ли она свое обещание и назовет меня своим царственным господином и супругом перед лицом всего Египта? Но она ничего не сказала. Тяжело нахмурившись, она встала и в сопровождении стражи сошла с трона, пройдя в алебастровый зал. Двор начал расходиться. Советники и сановники уходили, насмешливо посматривая на меня. Хотя никто не знал моей тайны и того, что было между мной и Клеопатрой, но все завидовали вниманию, которое оказывала мне царица, и радовались моему уничтожению. Но я, не обращая внимания на их насмешки, стоял, пораженный горем, чувствуя, что все мои надежды разлетелись в прах.
XIII
Упреки Гармахиса. — Борьба Гармахиса с стражами. — Удар Бренна. — Тайные речи Клеопатры
Наконец все ушли; я повернулся, чтобы тоже идти к себе, как евнух, грубо ударив меня по плечу, передал, что царица ожидает меня. Час тому назад негодяй рабски ползал у моих ног, теперь же слышал все и — такова скотская природа рабов — смотрел на меня, как смотрит мир на падшего, униженного человека. Низко упасть с большой высоты — значит вынести стыд и позор.
Я повернулся к рабу и так взглянул на него, что он, как трусливая собака, отскочил назад, потом прошел в алебастровый зал и был пропущен стражей. В центре зала, около фонтана, сидела Клеопатра в обществе Хармионы, гречанок Иры и Мериры и других придворных дам.
— Уйдите, — сказала она им, — я хочу поговорить с моим астрологом!
Те ушли, оставив нас с глазу на глаз.
— Встань там, — произнесла Клеопатра, поднимая глаза, — не подходи близко, Гармахис, я не доверяю тебе! Может быть, у тебя есть другой кинжал! Что скажешь? По какому праву вмешался ты в мой разговор с римлянином?
Я чувствовал, как кровь закипела во мне, горечь и гнев наполнили мое сердце.
— Что ты скажешь, Клеопатра? — спросил я смело. — Где твой обет, твои клятвы на мертвой груди Менкау-ра, вечно живущего? Где вызов римлянину Антонию? Где твоя клятва, что ты назовешь меня супругом перед лицом Египта?
Я сдержался и замолчал.
— И это говорит Гармахис, который никогда не нарушал клятв! — произнесла Клеопатра с горькой насмешкой. — О ты, чистейший жрец Изиды! Ты, вернейший друг, никогда не обманывавший своих друзей, ты, твердый, честный и благороднейший человек, никогда не променявший своего права рождения,
— Я не хочу отвечать на твои упреки, Клеопатра, — сказал я, сдерживаясь, насколько у меня было сил, — хотя заслужил их, но не от тебя! Значит, верно все, что я знаю. Ты поедешь к Антонию! Ты поедешь, как сказал римский негодяй, прельщать его, пировать с тем, кто должен быть брошен коршунам. Быть может, ты промотаешь все сокровища, взятые из тела Менкау-ра и накопленные им для нужд Египта, истратишь их на оргии и довершишь этим позор Египта! Я знаю теперь, что ты вероломна и что я, горячо любивший тебя и веривший тебе, кругом обманут. Вчера ночью ты клялась короновать меня и венчаться со мной, а сегодня засыпаешь меня упреками, открыто унижаешь и позоришь меня перед римлянином?
— Короновать тебя? Разве я клялась короновать тебя?
— А брак?
— Что такое брак? Союз сердец, нежный, прекрасный, связывающий души воедино, когда они парят в грезах страсти и тают, как роса в лучах зари! Или это железные, насильственные узлы, которые согревают людей до того, что, если один падет, другой должен неизбежно погибнуть под гнетом обстоятельств, как наказанный раб? Брак! Мне выйти замуж! Мне — променяв свободу на тяжелое рабство своего пола, придуманное корыстной волей мужчины! Это рабство приковывает нас часто к ненавистному ложу, заставляет нести обязанности, часто уже не освященные любовью. О, какая польза быть царицей, если нельзя избежать ужаса обыкновенной женской участи! Заметь, Гармахис: женщина, вырастая, боится двух зол: смерти и брака, из них двух брак ужаснее. В смерти мы находим покой, а в браке — ад! Нет, я стою выше пошлой клеветы, готовой порицать истинную добродетель, не способную связать себя насильственными узами, — я люблю, Гармахис, но не выхожу замуж!
— Вчера ночью, Клеопатра, ты клялась, что корону ешь меня и назовешь супругом перед лицом всего Египта!
— Вчера ночью, Гармахис, красное кольцо вокруг месяца предвещало бурю, а сегодня — прекрасная погода! Но кто знает, не нашла ли я лучшее средство, чтобы спасти Египет от римлян? Почем знать, Гармахис, не назовешь ли ты меня своей супругой?
Я не мог выносить более этой фальши, видя, как она играет мной, высказал ей вес, что было у меня на сердце.
— Клеопатра! — вскричал я. — Ты клялась защищать Египет, а предаешь его в руки римлян! Ты поклялась употребить сокровища, которые я открыл тебе, на нужды Египта, а готова истратить их на позор ему — на око вы, в которые закуют его руки! Ты поклялась обвенчаться со мной, который любит тебя, всем пожертвовал ради тебя, а ты смеешься и отталкиваешь меня! Я говорю тебе, именем грозных богов говорю тебе: на тебя падет проклятие Менкау-ра, которого ты ограбила! Пусти меня отсюда, и пусть свершится судьба моя! Пусти меня уйти, о ты, прекрасная блудница! Ты — воплощенная ложь! Ты, кого я полюбил на свою погибель, кто низвел на меня вечное проклятие и осуждение! Отпусти меня, чтобы я мог скрыться и не видеть более лица твоего!
Она встала, гневная и злобная. На нее страшно было смотреть!
— Отпустить тебя, чтобы ты злоумышлял против меня! Нет, Гармахис, ты не будешь более устраивать заговоры против моего трона! Я говорю тебе, что ты поедешь со мной к Антонию, в Киликию, а там, быть может, я отпущу тебя!
И прежде чем я мог ответить, она позвонила в серебряный колокольчик, висевший около нее. Не успел еще звук его замереть вдали, как в одну дверь вошла Хармиона и с ней придворная дама, в другую — отряд солдат; четверо из них были телохранители царицы — сильные люди в крылатых шлемах, с длинными прекрасными волосами.