Шрифт:
1
Вадьку Старухина определили помбуром второго разряда к усатому бурильщику Ганькину. Начальник партия так и сказал: иди, мол, в лагерь буровиков да найди там усатого.
– Что это за должность? – переспросил Вадька.
– Помощник бурового мастера, – объяснили ему.
«Ого! – довольно подумал Вадька. – Сразу в помощники!» И, выбирая путь посуше, чтобы не промочить
Вадьке стало весело. Он остановился, опустил портфель на мох, руки упер в пояс, словно там и в самом деле было два отличных пистолета, и оглядел себя. «Прилично! – оценил он. – А что? Могут и отвалить какой-нибудь задрипанный смит-вессон на всякий пожарный. Я же теперь почти начальник!»
В палатке усатый Ганькин спал на раскладушке, затянутой пологом, храпел, словно в носу у него стоял клапан: вдох – звучно и раскатисто, выдох – со свистом и шипением. Вадька по-хозяйски отдернул край полога и сказал, нажимая на первые буквы:
– Здарово, карифан!
Ганькин перестал храпеть, сонно вздохнул, раскрыл один глаз и сел.
– А второй? – спросил Вадим.
Ганькин пошарил рукой по раскладушке, отыскал черную повязку и приладил ее на голове – спрятал закрытый глаз. Вадька успел увидеть, что веки этого глаза срослись, будто размазанные.
– Откуда ты взялся такой? – без любопытства спросил Ганькин и стал обувать сапоги.
При виде повязки Вадим чуть смутился.
– Прислали. Помощник бурового мастера Вадим Старухин,- представился он.
Только теперь Ганькин цепким единственным глазом осмотрел парня и спросил:
– Времени сколько? Вадька глянул на часы:
– Шесть без четверти, старик.
Уселся на чурку возле стола и снял башмаки:
– Тоска тут у вас. Платформа не выдерживает…
– На смену готовься. В ночь пойдем, – буркнул Ганькин.
– Так сразу? – опешил Вадька. – Мне смокинг в порядок привести надо…
– Хорош балабонить! – оборвал его Ганькин сердито. – Если вкалывать приехал – переодевайся!
– А я так, – неожиданно согласился Вадька. – Я же помощник.
Ганькин ухмыльнулся, скользнул взглядом по его махровой сорочке и молча натянул толстую брезентовую робу, заляпанную густым глинистым раствором.
На буровой двое мужиков колотили кувалдами подвешенную на тросе трубу – выбивали керн. Один из них, увидев Ганькина с Вадькой, бросил кувалду и облегченно сказал:
– Вот и смена пришла…
Ганькин деловито обошел станок, потрогал рычаги, ручки, сосчитал стоявшие пучком трубы.
– Сколько?
– Сорок,- ответил тот же мужик. – Рыхлятина кончилась, коренные идут. А кого это ты привел? – спросил он, разглядывая Вадьку.
– Вадим Стариков. Помощник бурового мастера, – серьезно объяснил Ганькин.
– Старухин, – с достоинством поправил Вадим.
– А чего он у тебя как на бал явился? – полюбопытствовал мужик.
– Начальство!
Мужики разразились хохотом, а любопытный аж присел, вытирая слезы грязной рукой. Молчал только Ганькин, невозмутимо рылся в ящике, перебирая коронки и какие-то детали.
Вадька растерялся, однако виду не показал, а сунул руки в карманы и отвернулся. «Чего забалдели? – подумал он и огляделся. – Должностей напридумывали. Помощник!.. Весь в глине тут уделаешься…»
Потом началась работа, и командовать оказалось некем. Ганькин стоял за рычагами, то и дело визжал трос лебедки, тарахтел дизель, станок дрожал, а Вадька здоровым ключом закручивал трубы. И как только очередная труба скрывалась в скважине, его обдавало резкой струей раствора. Вадька отпрыгивал, но всегда с опозданием, пытался грязными руками почистить одежду, однако Ганькин взмахом головы показывал – крути трубу! – и Вадька крутил, испуганно поглядывая в единственный глаз напарника. И за все время ни разу не остановились, не перекурили. Вадька суетился, не зная, что делать, какой взять ключ, в какую сторону крутить, и ключ был скользкий от раствора, и доски под ногами тоже, а пучок труб убывал медленно, и элеватор бегал вверх-вниз, норовя стукнуть по голове. Невозмутимый Ганькин словно не замечал этого и время от времени, когда Вадька совсем терялся, коротко, одним словом объяснял, что делать.
Когда окончили спуск и Ганькин включил вращение снаряда, Вадька сел на пустые керновые ящики и с ужасом оглядел себя.
– Как должность? – Ганькин закурил.
Старухин промолчал, стряхнул грязь с пальцев и понял, что теперь эти диковатые бородатые «коллеги» станут «балдеть» над ним при любом случае.
– Ничего, – заключил Ганькин. – Это поначалу хреново – оботрешься. Сам-то откуда?
– Европа, – привычно ответил Вадька и торопливо добавил: – Рига. Из Риги я…
И только сказал – вспомнил Ригу, себя там и что это было совсем недавно, вспомнил свою компанию, все: кафе, Людмилу, Ромкин «жигуленок»…
2
– Старик, – говорил Ромка, лениво, одной рукой вращая баранку, – тебе не кажется, что мы засохли и скоро вымрем?
Вадька полулежал на сиденье, иногда бросая взгляды на спидометр – тот показывал сто двадцать, – на Людкины круглые икры и цветной купальник, ему было хорошо и чуть хотелось спать.
– Чтобы этого не случилось, – сказал он, потягиваясь, – рулим ко мне. Есть две бутылки сухаря.
– Я не о том, – Ромка убрал два пальца с баранки, большой и указательный.
– Тогда к ней в гостиницу, – Вадька ткнул в цветочек на Людкином купальнике.
– Я с другом, старик, – повторил Ромка и убрал еще два пальца. Теперь обтянутый пористой кожей руль удерживался одним мизинцем. – Чтобы этого не случилось,- продолжал Ромка, – ты должен предложить такое, чтобы я не убрал и последний палец. Ну, предлагай. Что еще? В компанию? В кабак?
Вадька посмотрел через лобовое стекло на встречные машины, которые из-за тесноты шоссе, казалось, неслись прямо на них, на побелевшие от напряжения Людкины пальцы, обвившие спинку сиденья, и спокойно сказал: