Клещ
Шрифт:
– Здравствуйте! Вот вы и выучились, мастером стали.
Бабуся прикрыла ладошкой рот, и глаза ее лукаво забегали. Вадьке тоже следовало подать девушке руку, но в ладони лежала мокрая тропка, и он так растерялся, что чуть прибор из-под мышки не выронил. Так, без слов, и бросился к двери.
Долго ходил по улицам, вспоминал мать перед кончиной, врачиху, ругался себе под нос, отчаявшись, хотел выбросить злосчастную тропку – не выбросил. Положил в задний карман брюк.
– Какая разница? – размышлял он вслух. – Я взял эту тройку или бы взял ее кто другой?.. Все равно
Ромка всегда лениво слушал Вадькины рассказы про «калым», брезгливо морщился и бросал:
– Какая пошлость, старик…
– Сфера обслуживания, – горячился Вадим. – Что бы ты понимал!
– Смени занятие,- советовал Роман.
– А куда идти? – пожимал Вадька плечами. – Не в контрабандисты же!
– Ну Старухин! А еще мастер! Иди в перекупщики стеклопосуды, – говорил Роман, и Вадька терялся: шутит или нет?
– Устрой к себе в экспериментальные мастерские, – просил Вадька, хотя знал – не устроит. Скажет – там специалисты нужны, а ты просто мастер. И обязательно подчеркнет это слово. Какие специалисты требовались в Ромкином НИИ – Вадька так и не понял. Ему казалось, паять детали для космических кораблей наверняка он бы смог. Иногда Вадька даже обижался на отказ:
– Да я любой телек с закрытыми глазами!.. Что я, не специалист? У Аркадия Васильевича спроси!..
– Специалист, – серьезно подтверждал Ромка. – Еще какой! – и хохотал.
Вадька злился. Он никак не мог увязать Ромку этого, который вместе с ним пил, катал девчонок и сидел в кафе, и того, который работал в недрах серьезного института,
3
Ночью Вадька замерз. Промокшая от пота и раствора одежда не грела, и он дрожал так откровенно, что Ганькин заставил его развести костер. Палить костры Вадька научился в лесных прогулках и быстро справился с этим делом. Когда огонь разгорелся, он так жался к костру, что запахло паленым: штанина замызганных джинсов прогорела в трех местах. Ганькин лишь головой покачал.
Шести утра Вадима еле дождался. Готовя смену к сдаче, откашлялся и робко произнес:
– В сухое бы переодеться…
– Получи на складе,- буркнул Ганькин. – Раньше кем работал?
– Телеки ремонтировал…
– А сюда что?
– За романтикой.
– А-а! – протянул Ганькин. – Ну-ну…
Вадька не мог уснуть, все тело ломило от усталости. Мешали храп Ганькина и видение: длинные тяжелые трубы, трясущийся станок и Ганькин серьезный глаз. Вадька крутился в непривычном спальном мешке, думал о Людмиле, вспоминал, как она легко картавила на французский манер, смешно произнося его фамилию – Старухин, как читала неизвестного Вадьке поэта Николая Рубцова, как настороженно, украдкой рассматривала шумную Вадькнну компанию…
…Людмила стояла в лоджии, прямая, строгая, смотрела на редкие огни ночного города. Вадька появился шумный, веселый, ссутулился, облокотившись на перила рядом с ней.
– Дышать тяжело… – не ожидая вопроса, пояснила Людмила.
– А-а… Я думал, тебе наша толпа не понравилась. Хорошая толпа, правда? Балдеж сплошной!
– Толпа хорошая, – не оборачиваясь, задумчиво произнесла Людмила.
– Во-во! – обрадовался Вадька. – Хохмачи! Особенно Ромка!
– Кто он? – спросила Людмила.
– Ромка? У-у-у! В институте работает, коллега. Разрабатывает системы радиоуправления. Что-то аж с космосом связано. Спец – высший класс. Убедились: в квартире все на автоматике.
– Своими руками?..
– Железно! До последней кнопки! – уверил Вадька. – Одна свеженькая Ромкина дама засомневалась: мутата, говорит, не верю. Подходит к бару, а он неожиданно открывается и бац ей по носу! Толпа в экстазе, дама в истерике, ну и… – Вадька запнулся и умолк.
– Как это – свеженькая?
– Ну… – замялся Вадька, – новая, значит. Недавно познакомились… В нашем обществе все запросто. Пришел, делай что хочешь. Ну, в смысле там, пить можно, на полу валяться, кто хочет, стихи читать, даже посуду бить разрешается… Вот только музыка… по вкусу хозяина. У него, знаете, так устроено – стереоэффект – во!
– Какие же у него вкусы?
– Реакционер! Консерватор! – махнул рукой Вадька. – Классику шурует. Труба, орган, скрипка.
– А эти две девушки – кто? – поинтересовалась Людмила.
– Наверное, привыкли допрашивать?.. У вас это здорово получается.
– Что вы. Просто любопытство, – Людмила наконец обернулась к Вадьке.
В ее глазах отражались огни, и он заметил это. Протянул руку и осторожно тронул волосы, словно проверил – явь ли то, что она здесь стоит, с ним. Встал в прежнюю позу и сказал:
– Так. Бывшие Ромкины дамы приходят. По инерции…
Дверь в лоджию распахнулась, и появился невысокий бородатый парень.
– Согрей женщину, тюфяк! – посоветовал он и улыбнулся Людмиле.
Вадька хотел обнять ее, но Людмила отшатнулась, и он неловко опустил руки.
– У нас в Риге холодно! – объявил бородатый и, еще раз улыбнувшись, исчез.
Потом выходили те две девушки, постояли, покосились на незнакомку, долго шептались, смеялись, а Вадька выходил из себя: мешают! Когда наконец девицы покинули лоджию, одна нарочито громко шепнула:
– Представляешь, фурор! Старухин, говорят, попал в лапы правосудия! Спасать мальчика надо.
Вадька еле сдержался. Хорошо, вышел Ромка. Он принес большую мохеровую кофту и набросил Людмиле на плечи.
– Если хотите, – благосклонно, как подобает хозяину, добавил он, – в дальней комнате музыка. По вашему вкусу. Там, кстати, сейчас никого.
Вадька знал, о чем говорит Ромка. Ему стало не по себе, а тут еще, когда хозяин ушел, Людмила спросила:
– Это все ваши друзья?
– Ну… само… естественно! – нашелся Вадька,
– Понятно.
Вадька растерянно придумывал – что бы это такое сказать, чем бы заинтересовать ее, развеселить? Набор многозначительных междометий здесь явно не подходил. Наконец Вадька выбрал самое нейтральное и, по его мнению, неотразимое: