Клещ
Шрифт:
За порогом в сенцах без окон было темно, из дальнего угла слышался странный гул. Вадька шире распахнул дверь: весь гудящий угол под потолком занимало огромное гнездо шершней. Казалось, весь угол движется, дышит, как живой. Вадим представления не имел, что такая пчелка размером в полпальца может неожиданным укусом с лета в лоб сбить человека с ног, потому он отыскал еще одну дверь и, вставив топор в щель, с трудом открыл ее.
Солнечный свет падал через окна на серый, грязный пол, вырисовывая расплывчатые рамные переплеты. В избе перегородок не было. Слева стояла квадратная печь, дальше – лавки, стол, на нем чугуны, деревянные чашки, еще какое-то барахло, в углу – широкая деревянная кровать с сопревшей грязной постелью.
Но от следующей мысли Вадьке сделалось жарко а душно. Он мгновенно вспомнил, как в пору безденежья Ромка взял из отцовской библиотеки старую газету, в которой писалось про Парижскую коммуну, и они вместе сдали ее за полсотни рублей в какой-то музей. А за эту книгу и иконы… Понаслышке Вадька знал, что была когда-то староверы, которые сбегали в Сибирь и уносили с собой антикварные сейчас книги, иконы и всякую религиозную дребедень, и вроде бы даже кто-то из Ромкиной компании ездил летом в экспедицию на поиски таких вещей. Тогда Вадька просто не обратил на это внимания. А сейчас… В его руках лежала тысяча, а может быть, больше. И еще иконы!
Вадька побежал к стене и суетливо начал сдергивать закопченные доски с суровыми темными ликами, он складывал их в охапку, как дрова. Одна выскользнула и ударилась об пол. Грохот привел Вадьку в себя. Он замер, испугавшись, что его услышат, и присел на корточки. Осторожно сложил иконы в стопку: большие вниз, поменьше наверх, собрал лежащие на полу, пересчитал. Двадцать три штуки. Принес и положил па верх стопки книгу; заозирался вокруг, так же на корточках подобрался к сундуку и открыл крышку. Внутри, будто спрессованное, лежали истлевшее тряпье, чьи-то шкурки, веревки. Вадька стал выбрасывать все это на пол, острый запах прели и тряпичной пыли ударил в нос, но он не обратил внимания, шарил руками в недрах сундука и оглядывал избу. Вспотевшая Вадькина физиономия просияла, когда он выволок сразу две книги, а потом еще одну, толстую, тоже в деревянных переплетах, и с самого дна – икону, некогда завернутую в полотенце.
В сундуке ничего больше не оказалось, и Вадька с такой же поспешностью перерыл кровать, заглянул в печь, перевернул чугунки, однако, кроме современного топора, заржавевшего ружья и ножа, ничего не обнаружил. В легкой растерянности сел на пол возле богатства, перелистал книги, разглядел иконы, еще раз пересчитал и, словно очнувшись, задумался.
«И куда же теперь с этим?.. Ха! – подпрыгнул Вадька от радости и нужной мысли. – Ехать, конечно! На фига мне сейчас буровая?»
4
Вадька в спешке беспорядочно скидал в рюкзак книги, иконы, одна так и не вошла, и он хотел ее выбросить, но передумал и взял в руки. Пока скатился с увала – ободрал руки. У воды хватился, что забыл топор, постоял, махнул рукой и, оглядываясь, спотыкаясь, торопливо зашагал вниз по реке. Вадьке казалось, что задержись он на мгновение – придут мужики, отберут, потребуют разделить на всех, а он бы ни за что не отдал, потому что это его, Вадькина, удача, а если уж выпала – так не упустит ее! Вадька поправил рюкзак: выпирающие уголки икон давили в спину и растирали вспотевшее тело. Однако перекладывать не было времени, и он все убыстрял шаг, а спиной, затылком чувствовал: следит кто-то, идет за ним следом, догоняет. Оглянется – нет, пусто: река блестит, солнце палит, глыбы, сползшие с увала к воде, словно звери на водопое.
Куда идти, Вадька не задумывался. Он знал: через сотню километров река впадает в Енисей, а там, на слиянии, поселок, самолеты летают, деньги есть – аванс привозили. Он прикинул: хорошо идти – три дня, тушенку с сухарями можно растянуть, хватит. Если бы еще сегодня утром Вадьке сказали – иди пешком в поселок, – не пошел бы. Сто километров! Кош-шма-ар!
Через два поворота галечная коса вдоль берега кончилась, дальше к воде выходила щебенистая осыпь, кое-где схваченная островками голубого ягеля. Вадька попытался забраться осыпью наверх, но она плыла под ногами, как песок, ноги вязли, а с горы угрожающе свисали крупные глыбы. Пришлось возвращаться и искать подъем. Он задыхался на круче, упал несколько раз и чуть не разбил икону.
Наверху огляделся. Низкорослые деревца, курумники, кусты, приплюснутые к земле, а даль! Правый и левый берега часто синеют осыпями, между ними редко косы, чаще обрывы и завалы огромных глыб. Вадька с тоской подумал, что, может быть, зря отправился пешком!? На всякий случай спрятать находку, дождаться вертолета – и до свидания! А если узнают мужики? Этот черт одноглазый? Впрочем, они темные, откуда им знать, что этим закоптелым доскам и книгам цены нет? Вадьку взяло сомнение: а если искать пойдут? Он вспомнил рассказ одного из буровиков, как в прошлом году целой партией искали заблудившегося студента, как три дня над тайгой летал вертолет, а «несчастный» в это время крутил любовь с дочкой начальника метеостанции всего в четырех километрах от лагеря. И студенту потом предъявили иск за аварийный вызов вертолета. Вадька пожалел, что не оставил записку, снял рюкзак, переложил иконы, чтобы не давило спину. Ту, что нес в руках, так и не втиснул, зато надпись на ней прочел, не всю, правда, разобрал «чудотворец» и обрадовался, конечно, иронически: Вадька Старухин шагает по тайге с чудотворцем в руках! Балдеж! Стало весело, и он поверил, что дойдет и пешком. Пристроил удобнее рюкзак за плечами и, размахивая длинными руками, пошагал кромкой обрыва.
Ночевать расположился у воды. Развел костер, съел сухарь, тушенку открывать не стал. В желудке, понятно, бурчало, но он натянул капюшон энцефалитки, голову положил на рюкзак и уж было устроился спать, как почувствовал, что по животу кто-то бегает и щекочет. Сунул руку, выловил маленькую твердую чешуйку, поднес руку к костру – клещ, кинул его в огонь и через минуту уснул.
Ночью к нему пришел Хозяин. Он сел по другую сторону костра, ржавое ружье положил на колени и сказал:
– Здорово, Вадька Старухин!
Хозяин сильно походил на Ганькина: одноглазый, бородатый и хмурый.
– Привет, – ответил Вадька.
– Как дела-то?
– Как в сказке!
– Ну-ну… Иконы-то зачем украл? Грешно воровать. Погибель от них тебе будет.
– Не каркай, дед! Не погибель, а удача. Зачем тебе иконы? Бога все равно нет.
– Это куда же он девался? – угрожающе спросил Хозяин.
– Кончился бог, дед, вышел весь. Что ему делать в наше время? Отсталый ты, дед, тебе пора бы к людям перебраться, а то живешь как отшельник. Мир-то у-у-ух куда ушел, а ты все – бог, бог…
– Бога, значит, нет теперь?
– Нету, дед.
– И воровать, значит, можно? Легко жить хочешь, Вадька…
– Это же, дедуля, музейные вещи, понял? Народу принадлежат. Я их куда надо сдам, так что не волнуйся. А живу я как хочу, ясно?
– Ну ладно, – сказал Хозяин. – Чего с тобой спорить. Я вот тут тебе совесть принес, – он развернул газету. Там лежал любимый Вадькин бутерброд с сыром и маслом. – На, возьми. Пришел-то я, знаешь, за чем?
– Иконы хочешь забрать? – Вадька подтянул рюкзак к себе, взял у Хозяина бутерброд и захохотал. – Наивный ты, дед!