Клетка для простака. Тот, кто шепчет
Шрифт:
Можно было сосчитать до десяти за то время, в течение которого ни Барбара, ни Майлс, ни Риго не проронили ни слова. Майлс медленно встал. Он вышел из оцепенения. Постепенно он начинал понимать…
– Следовательно, – сказал Майлс, – удар был нанесен именно в тот момент?
– Да, удар был нанесен именно в тот момент.
– И когда это произошло?
– Было, – ответил доктор Фелл, – примерно без десяти четыре. Профессор Риго уже почти подошел к башне.
Нанесенная тонким, острым лезвием глубокая рана может – как мы знаем из судебной медицины – создать у жертвы ошибочное представление, будто не произошло ничего серьезного. Говард Брук видел перед собой бледного, ошеломленного сына, едва ли сознающего, что он совершил. Какова могла быть реакция отца? Если вы встречали людей типа мистера Брука, то можете в точности предсказать ее.
Фей Ситон, которая не проронила ни звука и которую никто не заметил, бегом спустилась по лестнице. У входа она встретила Риго и поспешила прочь от него. А Риго, услышав доносившиеся сверху голоса, войдя в башню, поднял голову и громко возвестил о своем приходе.
В своем отчете Риго сообщает нам, что голоса сразу же смолкли. Еще бы им не смолкнуть, черт возьми!
Позвольте мне еще раз сказать вам о чувствах Говарда Брука. Его только что окликнул Риго, друг семьи, который вот-вот появится на крыше, как только с медлительностью тучного человека одолеет лестницу. Мог ли допустить мистер Брук в такой ужасной ситуации, чтобы кто-нибудь узнал о преступлении Гарри? Он, привыкший сам решать все семейные проблемы, никогда бы не поступил подобным образом! Наоборот! Он отчаянно стремился все замять, сделать так, чтобы Риго вообще ничего не заметил.
Я думаю, что именно отец рявкнул сыну: «Дай мне твой плащ!» Я уверен, что для него такой образ действий являлся совершенно естественным.
Вы, – он громко прочистил горло, – поняли, как разворачивались события?
Скинув собственный плащ, он обнаружил сзади прореху, сквозь которую просачивалась кровь. Но добротный плащ на подкладке был способен не только защитить от дождя. Он не пропускал кровь. Надев плащ Гарри и каким-то образом избавившись от собственного плаща, мистер Брук мог бы скрыть эту отвратительную кровоточащую рану на спине…
Вы догадываетесь, как он поступил. Он поспешно свернул свой собственный плащ, запихнул его в портфель и затянул ремни. Он затолкал шпагу в ножны (этим объясняется наличие пятен крови внутри ножен), завинтил ручку и прислонил шпагу-трость к парапету. Он надел плащ Гарри. К тому времени, когда, с трудом одолев лестницу, Риго поднялся на крышу, Говард Брук уже был готов предотвратить скандал.
Но подумать только! Теперь вся эта напряженная, истерическая сцена на крыше башни приобретает совершенно иной смысл!
Бледный сын, бормочущий: «Но, сэр!…» Отец, холодно и бесстрастно говорящий: «В последний раз прошу тебя дать мне возможность поступить так, как я считаю нужным». И потом нетерпеливо восклицающий: «Не уведете ли вы отсюда моего сына, чтобы я мог уладить кое-какие проблемы должным образом? Уведите его куда угодно». И отец поворачивается к ним спиной.
Дрожь в голосе, дрожь в сердце. Вы чувствовали ее, мой дорогой Риго, когда говорили о Гарри, который совсем сник, из которого словно выкачали воздух. Онемев от ужаса, он позволил вам свести себя вниз по лестнице. В лесу в его глазах горел какой-то странный, мрачный огонь, ведь Гарри спрашивал себя, как, черт возьми, собирается поступить его отец.
Так как же собирался поступить его отец? Разумеется, он собирался добраться до дома с этим свидетельствующим о виновности сына плащом, надежно спрятанным в портфеле. Таким образом скандал был бы предотвращен. Его сын пытался его убить! Это было отвратительнее всего. Он собирался добраться домой. А потом?…
– Продолжайте, прошу вас! – поторопил его профессор Риго, щелкнув пальцами, когда голос доктора Фелла смолк. – С этого момента я перестаю понимать ход событий. Он собирался добраться домой. А потом?…
Доктор Фелл поднял голову.
– Он понял, что не в состоянии сделать это, – просто сказал доктор Фелл. – Говард Брук почувствовал, что теряет сознание. И он заподозрил, что умирает.
Ему стало ясно, что он не сможет спуститься по крутой винтовой лестнице с башни, возвышающейся на сорок футов над землей, и при этом не упасть. Его найдут в лучшем случае без сознания в плаще Гарри и с собственным, проколотым шпагой, окровавленным плащом в портфеле. Возникнут вопросы. Факты, если они будут правильно истолкованы, могут обернуться против Гарри самым ужасным образом.
Этот человек действительно любил своего сына. В тот день он сделал два ужасных открытия. Он намеревался обойтись с мальчиком очень сурово. Но он не мог допустить, чтобы у Гарри, несчастного, боготворимого Гарри, возникли серьезные неприятности. И он повел себя единственно возможным образом, стараясь создать впечатление, будто нападение на него было совершено после ухода Гарри.
Теряя последние силы, он вытащил из портфеля собственный плащ и снова надел его. Плащ Гарри, на котором теперь тоже были пятна крови, он затолкал в портфель. Ему необходимо было каким-то образом отделаться от этого портфеля. В общем-то это было легко осуществить, поскольку внизу протекала река.
Но он не мог просто перебросить портфель через край парапета, хотя, выдвигая версию о самоубийстве, полиция Шартра и предположила, что мистер Брук сам случайно столкнул его с крыши. Он не мог сбросить его, поскольку в голову ему пришла простая мысль: портфель не пойдет ко дну, а поплывет по реке.
Зубцы парапета со стороны реки крошились, от них можно было отломить большие куски, положить в портфель и закрыть его. И утяжеленный таким образом портфель должен был утонуть.
Ему удалось сбросить портфель вниз. Ему удалось вынуть шпагу из ножен, протереть ручку, чтобы на ней не осталось отпечатков пальцев Гарри, – поэтому на ней и обнаружили только отпечатки пальцев самого мистера Брука – и бросить обе части шпаги-трости на пол. И после этого Говард Брук упал. Он был еще жив, когда ребенок нашел его и пронзительно закричал. Он был еще жив, когда появились Гарри и Риго. Он умер на руках у Гарри, трогательно цепляясь за него и пытаясь заверить своего убийцу, что все будет в порядке.