Клеймо дьявола
Шрифт:
— И вы, доктор Гесселер, испытываете в прямом смысле дьявольское наслаждение, насилуя женщин. Молодых, красивых женщин, которые были бы вам недоступны, не додумайся вы до того, чтобы повергать их в бессознательное состояние. Только так вы и можете овладевать ими, чтобы потом, обесчестив, перерезать горло вашим охотничьим ножом. Вы больны, доктор Гесселер! Вы больны! Только не падучей, как представляетесь. Ничего не предпринимать от этой болезни! Вы, дипломированный медикус!
Гесселер не возразил ни словом. Но Лапидиус видел, что он надулся как индюк.
— Вы утверждали, что только что претерпели приступ падучей, только вот язык у вас не кровоточил, а прикусывание языка — характерный признак припадка. Как и пена у рта. Нет, нет, господин городской медикус, вы только прикидываетесь, что страдаете этой болезнью, чтобы не исполнять ваши обязанности в определенные дни. Дни, когда совершаете ваши бесчинства. И я скажу, доктор Гесселер, какой болезнью вы страдаете. Жаждой власти, страстью мучить и убивать, но не просто убивать, а получать от этого плотское наслаждение. И при всем при том оставаться в тени, выставляя Горма и Фетцера для своих низменных нужд. Проделываете вы это силой ваших глаз и голоса, и весь этот маскарад нужен вам лишь для того, чтобы те двое не сомневались в вашей избранности. Горм и Фетцер вам очень нужны. Они для вас инструменты.
Гесселер тяжело дышал. Уголки его губ подергивались, глаза метали молнии.
— Заткнись! Ты… ты… ты, жалкий алхимик! Дистиллят глупости! Ничтожество! Думаешь тягаться с Первым сыном дьявола? Да я тебя…
— Ничего вы больше не сможете! Об этом я позабочусь. Я положу конец вашим бесчинствам раз и навсегда, Гесселер! Не ведомо мне, с каких пор вы практикуете непотребство, только знаю, что Фрея Зеклер сбежала из вашей пещеры! Вот вы и приложили все силы, чтобы объявить ее ведьмой. Хотите, чтобы ее сожгли на костре? Чтобы с ней навсегда была похоронена ваша тайна? Хладнокровный убийца, человеческая жизнь для вас ничего не стоит! Убить — вот ваш закон!
— Убить, — оживился Горм.
Фетцер тоже пришел в движение. Он поднял с земли охотничий нож:
— Убить?
— Нет! — крикнул городской медикус подручным. — Я, Первый сын дьявола, говорю вам, еще не время. Еще не время. Вы должны быть послушны. Вы послушны и ничего не сделаете, пока я не велю вам, пока не велю…
— Да, Мастер, хорошо, Мастер.
Покорный тон обоих «братьев» умилостивил Гесселера. Его надменность вновь обрела силу:
— Разумеется, я велю их убивать, эти отребья. Хладнокровно и с улыбкой. А как вы хотели? Та же Кривая Юлия… не хотела, видите ли, отдать свою корзину… Многие должны умереть… — Он снова хихикнул. — Раз уж вам приспичило знать, могу долго рассказывать во всех подробностях, как Горм убил ее. А также о том, как эти Кёхлин и Друсвайлер подпали под мое влияние. Такие порядочные женщины, хи-хи, и обе теперь овдовели, хи-хи! Мне почти что удалось поставить Зеклер туда, где ей и место, но… как бы вы ни мешали, что должно быть, то будет! — Он расхохотался громче. Сама мысль ему несказанно понравилась. — Деньги, угрозы, сила моих глаз — этим можно добиться всего в жизни, Лапидиус, всего! И вы не избежите своей участи. Пещеру Люцифера вам не удастся покинуть живым.
— Да? Так вы полагаете? А Фрее Зеклер все-таки удалось от вас уйти! И никогда больше вы не завладеете ею! Потому что она под моим личным покровительством!
— Ха! Вы содержите ее в тесной со всех сторон запертой камере! Хорошая идея. Я сам мог бы до того же додуматься. Всегда под рукой, как только засвербит между ног.
— Я лечу Фрею Зеклер от сифилиса.
— Ага, кто бы поверил!
— У нее сифилис, надеюсь, был сифилис. Потому что я принял все необходимые меры. А вы, господин городской медикус, если не успели изнасиловать ее, можете возблагодарить Бога — тогда вторая чума обошла вас. А что обе другие женщины были здоровы, вы уверены?.. А если хоть одна из них была заражена «французской болезнью», то и вам сейчас не позавидуешь. Тогда вы поражены тем же недугом.
При последних словах Лапидиуса Гесселер невольно схватился за детородный член, однако быстро натянул на лицо прежнюю маску.
— Мы не заразились, Лапидиус.
— Это еще надо посмотреть. Вы же втроем упражняетесь над женщиной. Наверное, господин городской медикус, для вас как никчемного мужчины составляет особое наслаждение наблюдать за половым актом других? Бедная Гунда Лёбезам, корзинщица, ей не представилась такая возможность, как Фрее, бежать от вас. Ну, скажите, не полагаясь на силу своих глаз, вы увеличили ей дозу дурманящего напитка? Как подло, как вероломно, какие иезуитские методы! И вы положили тело Гунды под повозку Фреи Зеклер. Помогло вам это? Нет! Фрею до сих пор не сожгли, как ведьму на костре. И это несмотря на то, что вы предусмотрительно вырезали на лбу несчастной корзинщицы буквы «F» и «S». «FS», как Фрея Зеклер.
Гесселер рассмеялся ему в лицо.
— Скажи, находка, а? Двойной смысл. Это делает загадку еще занимательней. «F» и «S», Filii Satani, сыны дьявола! Просто картинки на триптихе Фирбуша, да при том же еще и приговоренные архангелом. Ну уж нет! Я отомстил ему собственной рукой! Я перерезал шею архангелу! И сыны дьявола восстанут! В нас воскресение!
— Да знаю я все это, скучно. Побережем наше время, не заставляйте меня входить в подробности. Давайте ближе к вашим дьявольским убийствам. Вы позаботились о том, чтобы голова незнакомой мертвой женщины нашла себе место над моей дверью. Прекрасно. Только тем самым вы погубили себя, ибо отверстия в черепе привели меня сюда.
— Где вы всецелостно принадлежите мне. — Глаза Гесселера сузились. Они буквально сверлили глаза Лапидиуса. — О чем мы все говорим! Забудьте все, что привело вас сюда! Забудьте. Все это мелочи, мелочи, яйца выеденного не стоят, не стоят. Ничего и не было, ничего не было. Забудьте, забудьте…
Голос Первого сына дьявола звучал ласково и требовательно. И обволакивающе. Лапидиусу стоило труда не поддаться ему. Он попытался отвести глаза, но ему не удалось. Взгляд присосался к нему, как насос, глаза отделились от всего плотского и жили теперь сами по себе.
— У нас впереди чудное время, Лапидиус, чудное время, время восторга, время исполнения желаний… лучшие женщины будут твоими, только твоими, только твоими. Они отдадутся тебе, и ты на них справишь свою нужду, как на Марте, как на Марте. Марта прекраснейшая женщина в мире, она прекрасна, молода, ее кожа гладкая и чистая, а лоно подобно бутону розы, бутону розы. И ты возьмешь ее, и будешь четвертым сыном дьявола. Возьмешь, возьмешь… и будешь… Хочешь быть четвертым?..
— Дркх, — Лапидиусу стоило нечеловеческих усилий противостоять этим глазам.
— Хочешь быть четвертым сыном дьявола?
— Ддх, нет! Нет! Нееет! — Лапидиус крикнул во всю силу легких. И с каждым «нет» он словно стряхивал с себя путы дьявольского соблазна, как пыльцу. — Верни Марту в себя!
Первый сын дьявола снова попытался воззвать к силе своих глаз. Но потерпел неудачу. Лапидиус более не подчинялся ему.
— Сделай это! Приказываю тебе!
Гесселер задохнулся от негодования:
— Ты? Кто ты такой, чтоб приказывать мне?! Я… я… прикажу тебя бить, ты, дистиллят глупости!