Клеймо оборотня
Шрифт:
— Человек? Это ты-то человек?!
— Да! Человек! Человек! Я не зверь!
— А тогда в храме, перед отрубленной головой Джардруши, тоже был человек, а, Исфендир, сын Куриаша? И разве человек убивал ни в чем не повинных людей, насыщаясь их плотью?
— Я не делал этого! — кричал разум Калди. — То был зверь!
— А кто привел
— Я человек! Человек! — из последних сил повторял Калди.
— Зверь! — отвечал голос. — Ты жрешь человечье мясо и пьешь кровь! Твоя душа черна, как ночь, так черна, что даже пламя священного огня не в силах развеять эту тьму, так черна и так глубока, что весь тот грех, стыд и смерть, которыми ты нагружал ее век за веком, так и не смогли переполнить ее, в ней есть еще место для новых злодеяний! Зверь, Исфендир, ты зверь!
Оборотень Калди напряг все силы слабеющего разума, пытаясь сохранить контроль над мышлением. И вдруг до него дошло, что этот голос, который он старался перекричать, вовсе не был голосом его собственного рассудка, а исходил из каких-то закоулков души.
— Кто говорит со мной? — потребовал он.
— Ты знаешь, Исфендир.
— Я хочу знать, кто это! — повторил он.
Жуткий хохот потряс его.
— Ты знаешь, кровавое чудовище! Ведь я с тобой уже три тысячи лет, с тобой и в тебе. Я твой заклятый друг, твой отец и сын твой.
— Ты лжешь!
— Да! — смеясь, ответил голос. — Да, я — Великий Лжец!
И Калди понял.
— Ангра-Майнью!
— Конечно, Ангра-Манью, — согласился голос. — А теперь отступи, ничтожный человек, беги, отдай мне это тело, как ты делал много раз на протяжении стольких столетий, ибо сегодня моя ночь!
Оборотень с силой бросил свое тело на стену.
— Никогда!
— Тогда тебя ждет безумие, Исфендир. Разуму человека не дано существовать в теле зверя. Беги же, спасай себя от безумия, это единственный способ сохранить свой разум. Отступи!
— Нет! Нет! — Он хотел громко прокричать эти слова, но вместо этого из огромной звериной пасти вырвался оглушающий рев, заставивший Луизу Невилл сжаться в комок.
— Что ж, быть по-твоему, сын Куриаша. Так познай же меня таким, каков я есть, и познай себя, каков есть ты, и да претерпи то, что никому не дано вынести и уцелеть после этого…
Ужасающая, окутывающая тьма стала вздыматься
— Я человек! — кричал разум. — Человек! Человек! И египетский жрец Менереб был человеком! Он сумел вырваться из цепей зверя!
— Ты зверь, Исфендир, зверь! — дразнил голос.
— Я человек! Человек!
Время шло, и, казалось, что страшному противостоянию не будет конца, мучительные крики оборотней становились все ужаснее, все оглушительнее. Так прошло около получаса, которые показались Луизе вечностью, и вдруг оба существа начали затихать. Вскоре они окончательно успокоились и, негромко рыча, посмотрели друг на друга, измотанные пыткой, ослабленные действием борец-травы.
Оборотень Калди, руки и ноги которого по-прежнему были связаны цепями, с трудом доковылял до двери. Он почти упал на решетку, вделанную в дверь, просунув морду между прутьями. Луиза вздрогнула, увидев прямо перед собой глаза оборотня, сердце ее бешено колотилось, ноги были словно ватные. Она чувствовала запах зверя, видела его огромные острые зубы, желтые глаза, косматую, спутанную шерсть и слюнявую пасть. Оборотень смотрел на нее и рычал.
— Мистер Калди? — прошептала она. — Вы узнаете меня? Вы… вы в сознании?
Оборотень зарычал громче.
«Им не удалось! — подумала она в отчаянии. — Они уступили зверю! Это монстры, передо мной монстры!»
И все же, все же…
В этих горящих глазах было нечто, что приковывало к себе, что никак не походило на мрачный свет ярости и жажды разрушения, что-то почти человеческое. Сделав над собой усилие, она шагнула ближе и заглянула в желтые глаза оборотня. Чудовище тоже не спускало с нее взгляда, и она не могла избавиться от ощущения, что откуда-то изнутри, из глубины этих звериных глаз, на нее смотрел человек.
«Может, мне следует выпустить их, — подумала она. — Может быть, они все-таки в сознании и полностью контролируют себя, просто не могут мне об этом сказать. А вдруг, нет? Тогда, они, скорее всего, убьют меня, и это будет страшная смерть.
Нет. Получить пулю в затылок от руки собственного брата — вот это действительно страшная смерть! Так лучше умереть в мире с самой собой смертью, достойной христианки».
Она осторожно приблизилась к решетке.
— Мистер Калди, — тихо сказала она, — я знаю, что даже если сейчас вы с Клаудией контролируете себя, то, вполне возможно, что как только я вас выпущу, вы утратите этот контроль, наброситесь на меня и убьете. И все же я рискну, мистер Калди. Только прошу вас, дайте мне каким-нибудь образом знать, что мне стоит рисковать, что сейчас вы слышите и понимаете меня.