Клеймо подозрения
Шрифт:
Потом я расплатился, мы поднялись и направились к выходу — опять мимо глаз, которые торчали, словно острые гвозди в стене обступившего нас молчания. Правда, на этот раз молчание было прервано двумя гуляками, околачивающимися у самых дверей. Когда мы проходили мимо, раздалась громкая реплика:
— Ну и хватает же наглости, скажу я вам!
Мгновенно вспыхнув от гнева, я крутанулся к ним, но тут же вспомнил — даже еще до того, как она схватила меня за рукав, — в чем состоит мой долг. Ничего не ответив,
— Спасибо, Билл!
— Я говорил, что завидую вашей выдержке, — сказал я. — Когда меня распирает, я просто взрываюсь.
Усаживая ее в машину, я случайно обернулся и увидел странную картину: огромный полицейский, Келхаун, очутился рядом с теми типами. Голоса не долетали, но ясно, что он выговаривал им — как сержант, муштрующий солдат. Потом он схватил одного из бездельников за отвороты куртки и оторвал от стены, словно плохо прибитый почтовый ящик. Опустив, он сделал повелительный жест, и оба поспешно перешли улицу и скрылись из виду.
Я рассказал Джорджии; она кивнула:
— Я знаю... Он уже несколько раз так делал.
Я вспомнил свой приезд в город, столкновение с Фрэнки...
— Но, однако...
— Да, да... Он всегда смотрит на меня, как на пустое место, но он не терпит подобных выходок. Странный он человек, Билл. Я до сих пор никак не могу понять его.
Я свернул на Спрингер-стрит, и мы направились в сторону мотеля.
Мы как раз проезжали через перекресток, как вдруг Джорджия вскрикнула:
— Билл! Это он!
Я быстро взглянул в ту сторону, куда показывала Джорджия. На тротуаре было несколько пешеходов.
— Вон тот! В белой рубашке, с закатанными рукавами!
Тогда я его увидел, но мы находились на перекрестке, и мне пришлось ехать вперед. Он же шел в противоположном направлении. На следующем углу я сразу свернул влево, объехал квартал и снова вернулся на Спрингер-стрит. Мы проехали по всей улице, но он словно сквозь землю провалился. Потом я поехал по нескольким поперечным улицам, но и это успеха не принесло.
— Вы уверены, что это был он? — спросил я. Сам я успел увидеть его лишь мельком, но действительно он соответствовал описанию: высокий, худой, со светлыми волосами и загорелым лицом.
— Почти уверена, — ответила она, но потом засомневалась:
— Конечно, он промелькнул слишком быстро. Вы заметили, он был в очках?
— Не заметил, — сказал я. — Но в тот день он мог надеть очки просто для маскировки.
Мы поездили по городу еще минут десять, потом немного постояли на Спрингер-стрит, следя за пешеходами, но все было напрасно.
— Я отвезу вас домой, — наконец сказал я. — а сам вернусь. Возможно, он еще в городе, в каком-нибудь баре или кабаке.
— А вы ничего не натворите? — взволнованно спросила Джорджия.
— Не
Мы вернулись в мотель. Она открыла бюро; я заказал по телефону такси. Потом вручил ей ключи от машины, и мы прошли в комнату; в углу горел торшер, от его света волосы ее заискрились.
Она повернулась ко мне, и я увидел в ее глазах выражение озабоченности и тревоги.
— Вы обещаете мне, что будете осторожны? — тихо спросила она.
— Конечно.
И тогда она улыбнулась и протянула мне обе руки.
— Это был чудесный вечер, Билл!
Я понял это как намек, взял ее руки повыше локтя и приблизил губы к ее губам, собираясь спокойно пожелать ей «доброй ночи», но неожиданно с жадностью заключил ее в объятия и наградил страстным поцелуем. Руки ее обвились вокруг моей шеи, но почти сразу она прервала этот вырвавшийся поток чувств, уперлась руками мне в грудь и оттолкнула. Лицо ее пылало смущением.
— Дайте сигарету! — сказала она. прерывисто дыша.
— Простите, не совладал с чувствами. — сказал я.
— Спасибо — сказала она лаконично.
— За что?
— За то. что не сказали, что мы не совладали с чувствами. Немного смешно, правда? Ведь я знаю вас всего три дня.
— Я не считал, — ответил я. — Мой календарь и мои часы — в другом костюме. Я знаю только одно: вы — чудесная!
Она улыбнулась.
— Ладно уж, Билл... Я никогда не сомневалась, что вы — нормальный здоровый тридцатилетний мужчина. Доказательства тут не нужны.
— Я и не пытался доказывать.
— Меня это немного испугало. Я не сознавала, что по прошествии какого-то времени молодая женщина может поддаться потребности в утешении...
— И это все? — спросил я.
— Не знак Не спрашивайте меня. Но вы никогда не поверите, до какой безграничной слабости может довести необходимость быть мужественной. И как соблазнительно выглядит плечо, на котором можно поплакать...
— Оно в вашем распоряжении, — сказал я.
— Но почему?
Я нежно коснулся ее щек:
— Я только что сказал, почему. Я считаю, что вы великолепны. Вы — самая чудесная в мире, вы женщина с горячим сердцем и... к тому же способны на удивительные трюки каждым разом кажетесь мне все прекрасней и прекрасней..
И снова поцеловал ее. но на этот раз нежно и посмотрел на тонкий узор ресниц на ее бледном лице. Когда она открыла глаза, они были словно в тумане, но она улыбнулась:
— Ну, ладно... Возможно, я тоже считаю вас очень милым... А теперь уходите, Билл...
— И никакой «доброй ночи»?