Клеймо
Шрифт:
– Спасибо, что рассказала мне, как мистер Берри снимал в камере. Я очень ценю твое доверие. Понимаю, после всего, через что ты прошла, оно дается тебе нелегко, и ты и сейчас не вполне доверяешь мне.
Я виновато отвела взгляд.
– Ничего, я понимаю. Но я постараюсь тебя убедить. Вот сведения, которые ты просила достать. – Она схватила рюкзак с таким видом, словно отправлялась навстречу приключениям. – Я скоро, очень скоро снова свяжусь с тобой.
– Детей с собой берете? – спросила я.
Что-то блеснуло в ее глазах, напускная
– Сейчас им безопаснее с отцом. Удачи, Селестина.
Я просмотрела статьи Лайзы Лайф, которые Пиа оставила на столе. То и дело я натыкалась на свои же собственные высказывания, на свои слова, в кои-то веки не выхваченные из контекста и не искаженные. Перечитав все это, я сообразила, что все эти слова от меня слышал только один человек… Пиа.
Пиа и есть Лайза Лайф.
– Я думала, вы меня ненавидите, – сказала я.
Она грустно улыбнулась мне:
– Было дело.
Ее честность достойна уважения, и я бы хотела показать ей, что я все поняла, я знаю, что она делает для меня. Прощаясь, я подумала: быть может, когда мы увидимся вновь, все будет позади, Креван уйдет.
– Если встретитесь по пути с Лайзой Лайф, передайте ей от меня сердечный привет и благодарность.
Она улыбнулась, видя, что я все поняла. На глазах у нее слезы. И она ушла.
26
– Уж не заболела ли Пиа? – спросила меня мама, когда я проходила мимо ее комнаты (дверь была открыта). – Как-то она сегодня на себя не похожа. В джинсах и ни одной нитки персикового цвета.
– Ага! – рассеянно ответила я, прижимая к груди папку со сведениями о Кэррике. Сердце грохочет: благодаря этой папке я уже словно оказалась совсем рядом с ним.
Я останавливаюсь в дверях и смотрю, как мама снимает через голову свитер и бросает его на кровать. Вся кровать завалена одеждой, словно мама вывернула на нее свой гардероб, только это не ее вещи, у нее таких никогда не было, и на каждой все еще висит магазинный ярлык.
– Что ты делаешь?
– Примеряю обновки.
– Ты ходила по магазинам?
– Доставили заказ, пока вы с папой были в участке.
Я вошла в комнату и начала перебирать вещички. Что-то меня смущало – что-то с этой одеждой было не так, но я никак не могла понять что. А потом сообразила: это не мамины вещи, они не ее цвета, они не того покроя.
– А по правде? Что ты задумала?
Мама со вздохом напялила красную футболку, прикрыв свой подтянутый живот.
– Пробую новый имидж.
Тут у меня челюсть отвисла. Да, конечно, мама чуть ли не каждый день пробует новый имидж, она же модель, но это на работе, а дома, в личной жизни, давно выработала свой собственный имидж и его придерживается. В нем все отточено и рассчитано до миллиметра, каждая деталь безошибочно и безукоризненно несет весть миру. И в этом мама тоже – идеал для многих. Ее наряды безупречны, все точно сидит по фигуре, подчеркивает ее прекрасные формы, цвет подобран
Она натянула драные джинсы и пару потертых бутс – новых, они продаются в таком виде. Очень клевые, но не к этим джинсам. Все эти прикиды друг с другом не сочетаются, мама в них точно клоун. Она посмотрела в зеркало, вгляделась в свое отражение так внимательно, что я не на шутку забеспокоилась.
Нынче не одна Пиа переменилась, мама тоже, и не только ее наряды. Выглядит она по-прежнему идеально, макияж без изъяна, прическа волосок к волоску, но… приглядевшись внимательнее, вижу, как полыхает в ее глазах ярость, как сурово сжаты челюсти и даже намек на морщину между бровей. Неужели и эта идеальная оболочка дала трещину?
– Мистер Берри с вами не связывался? – спросила я.
Мама подняла глаза, попыталась разгадать, к чему я клоню. Вряд ли получится: искусству напускать на себя непроницаемое выражение лица я училась у нее самой.
– После приговора – нет, – ответила она. – Насчет шестого Клейма мы с ним советоваться не стали, как ты и просила. Можешь не волноваться.
Я особо и не волновалась, но так мне спокойнее.
– Он ничего вам не передавал? Не посылал?
– Счет! – фыркнула она. – Но ты же не об этом?
– Счет?
– Оказывается, если Трибунал признает тебя виновным, то адвокатский гонорар полностью ложится на тебя. А гонорары у них… Судья Креван ухитрился подобрать для нас самого дорогостоящего.
– Ох, мама! Прости!
– Это ты прости – я вовсе не хотела… разберемся, – вздохнула она, набрасывая поверх красной футболки гигантский лиловый кардиган.
– Но ведь твой контракт с Beauty Box это покроет? – спросила я. – Конечно, я когда-нибудь вам все верну, но сейчас-то не из чего.
– Селестина! – Она подошла ко мне, ласково заправила косичку за ухо. – Ты молодец, но мы с этим справимся. А у Beauty Box теперь другая модель.
Сердце так и ухнуло. Beauty Box была нашей кормилицей, эта компания по производству косметики давно славилась лозунгом «Безупречны снаружи, безупречны внутри». Вот уже десять лет мама произносит с экрана эти слова, она стала их олицетворением. Beauty Box и мама – как сестры-близнецы, она лицо этой компании, ее голос.
– Поверить не могу, что тебе уволили, – в ужасе пробормотала я.
– Нет, не уволили, – ответила она, вытаскивая из мешка платье свободного покроя. Никогда прежде она такие не носила, говорила, что платье должно подчеркивать фигуру. – Но я просто не в силах больше твердить: «Безупречны снаружи…» – Голос ее пресекся, она так и не договорила прославленный девиз. – Что это вообще значит? Кому и зачем это нужно? Разве человек должен быть безупречным идеалом? – Вид у мамы растерянный. Тревожный. Сбитый с толку. Но это лишь миг. Она тут же оправилась.